Сын решил за меня
Пелагея Фёдоровна разложила на кровати свой лучший костюм и принялась его гладить. Завтра предстояла важная встреча с заведующим пансионатом, хотелось выглядеть достойно. В семьдесят три года она ещё держалась бодро, но сегодня чувствовала себя загнанной в тупик.
— Мам, ты готова? — раздался голос Глеба из прихожей. — Машина уже подъехала!
— Какая машина? — удивилась Пелагея Фёдоровна, выглядывая из комнаты. — Мы же завтра собирались смотреть этот… ну, дом для стариков.
— Не дом для стариков, а пансионат «Берёзовая роща», — поправил сын, заходя с чемоданом. — И не завтра, а сегодня. Я же говорил вчера.
— Глеб, я ничего не помню про сегодня. У меня завтра запись к терапевту, а послезавтра меня ждёт парикмахер.
Сын остановился и пристально взглянул на мать.
— Мам, какой терапевт? Какой парикмахер? Мы с Ольгой всё обсудили. Тебе нужен постоянный присмотр, а мы не можем…
— Погоди, — Пелагея Фёдоровна отложила утюг, села на край кровати. — О каком присмотре речь? Я сама справляюсь: готовлю, убираю, за цветами ухаживаю.
— Мам, ты вчера оставила включённую конфорку на ночь. А позавчера потеряла ключи и сидела на лавочке до полуночи. Соседка Аграфена Семёновна тебя чуть ли не силком домой привела.
Пелагея Фёдоровна нахмурилась. Что-то такое было, но детали таяли, словно лёд на весеннем солнце.
— Ну и что? Всякое бывает. Ты в молодости тоже ключи терял.
— Мам, это не просто рассеянность. Доктор Воронцов сказал…
— Какой ещё Воронцов? Я к нему не ходила!
— Ходила, мам. На прошлой неделе. Ты жаловалась на головокружение.
Пелагея Фёдоровна напрягла память, но в голове — пусто. Неужели правда была у врача и забыла?
— Даже если и ходила, это не повод меня куда-то отправлять, — сказала она с вызовом.
— Мам, тебя никто не отправляет. Просто в пансионате лучше условия: врачи рядом, общение, уход…
— Не хочу я чужих старух слушать! — Пелагея Фёдоровна встала, зашагала по комнате. — Это моя квартира, мой дом. Здесь вся моя жизнь.
Глеб тяжело вздохнул, опустился в кресло.
— Мам, я понимаю, как тебе тяжело. Но подумай о нас. Оля работает, я на двух работах, дети в школе. Мы не можем каждый день бегать, проверять, всё ли в порядке.
— А кто вас просит? Сама справляюсь.
— Справляешься? — Глеб достал телефон, показал экран. — Вот звонки за месяц. Двадцать пять раз ты звонила мне, потому что не могла найти очки. Они были на лбу. Десять раз звонила Оле — забывала, какой сегодня день. Восемь раз вызывали слесаря, потому что не могла открыть дверь своими же ключами.
Пелагея Фёдоровна смотрела на экран, и сердце сжималось. Неужели она и вправду стала такой беспомощной?
— Это временно, — слабо возразила она. — Просто устала. Отдохну — и всё наладится.
— Мам, врач сказал, что это не проходит само.
— Что не проходит?
Глеб замолчал, подбирая слова.
— Начальные признаки склероза. Пока лёгкие, но без наблюдения станет хуже.
Слово «склероз» прозвучало как приговор. Пелагея Фёдоровна опустилась на кровать, закрыла лицо руками.
— Не хочу быть дряхлой старухой, — прошептала она.
— Ты не дряхлая, мам. Просто память подводит. В пансионате помогут, лекарства выпишут, затормозят процесс.
— А если я не хочу?
Глеб встал, подошёл к окну.
— Мам, выбора нет. Я уже внёс задаток. Документы подписаны.
Пелагея Фёдоровна резко подняла голову.
— Какие документы? Без моего ведома?
— У меня есть доверенность. Ты подписала её, когда лежала в больнице после того падения.
— Не помню, чтобы подписывала!
— Помнишь или нет — она есть. По закону я могу решать вопросы твоего лечения и проживания.
Пелагея Фёдоровна почувствовала, как подкатывает страх. Выходит, сын теперь вправе распоряжаться её судьбой?
— Глеб, ну пожалуйста, — схватила она его за руку. — Давай попробуем иначе. Возьмём сиделку, я буду пить лекарства, к врачам ходить…
— Мам, мы уже говорили. Хорошая сиделка — сорок тысяч в месяц. Плюс таблетки, анализы. У нас таких денег нет.
— А пансионат дешевле?
— Намного. Да и уход там полный. Не надо по больницам ездить.
Пелагея Фёдоровна подошла к окну. Во дворе дети играли, бабушки на лавочках болтали. Обычная жизнь, которая теперь казалась недосягаемой.
— А моя квартира? Мои вещи?
— Квартиру пока оставим. Самое необходимое я собрал.
Она обернулась, увидела чемодан у двери. Значит, всё решено.
— Глеб, а Оля что скажет? Она же меня любила, мамой называла.
Сын отвел взгляд.
— Оля согласна. Более того, это её идея.
Как нож под рёбра. Пелагея Фёдоровна всегда думала, что со снохой ладят. Неужели та её терпеть не могла?
— За что? Чем я ей не угодила?
— Да ничем. Просто устала переживать. Вечные звонки, проблемы… У неё работа, дети.
— Понятно, — кивнула Пелагея Фёдоровна. — Я обуза.
— Не обуза, просто… ситуация сложная. Её надо решать.
В дверь позвонили.
— Это шофёр, — сказал Глеб. — Мам, пора.
— А если не поеду?
— Тогда вызову скорую. У меня заключение врача. Тебя госпитализируют, а потом всё равно направят в пансионат.
Пелагея Фёдоровна поняла — сын всё продумал. Выбора нет.
— Ладно, — тихо сказала она. — Но фотографии возьму.
— Они в чемодане.
— И бабушкину шкатулку.
— Тоже положил.
— А герань? Кто поливать будет?
Глеб помолчал.
— Попросим соседку.
Пелагея Фёдоровна вышла на кухню, посмотрела на подоконник. Двадцать горшков с геранЗа окном падали первые снежинки, а Пелагея Фёдоровна, глядя на них, вдруг осознала, что, возможно, здесь, среди новых лиц и забот, её жизнь обретёт неожиданные краски.
