— Мамочка, ну хватит уже! — Светлана швырнула сумку на пол и обернулась к пожилой женщине, сидевшей в коляске у окна. — Я же не ребёнок, сама знаю, когда возвращаться!
— Да как же не волноваться? — всхлипнула Лидия Павловна, сжимая в руках носовой платок. — Ты видишь, какая я стала… Вдруг что случится, а я и подняться не смогу!
Светлана вздохнула, сняла куртку и повесила её в шкаф. Три года назад мама сломала шейку бедра, и с тех пор их двушка в Люберцах превратилась и в дом, и в темницу одновременно.
— Ладно, мам, я понимаю. Но мне же на работу надо ходить, рубли зарабатывать. В том числе на твои лекарства, — смягчив голос, добавила она, опускаясь на диван рядом с коляской.
— Знаю, знаю… — Лидия Павловна отвернулась к окну. — Только страшно одной. Соседка Людмила Фёдоровна говорит, сиделку можно нанять, но разве чужая станет ухаживать, как родная?
Светлана взглянула на мать, и в груди вновь сжалось. В сорок лет она так и не создала семью, не родила детей, а теперь ещё и стала сиделкой. Каждое утро — подъём в шесть, завтрак, таблетки по часам, работа, беготня по поликлиникам, вечером — ужин, процедуры. День сурка.
— А что Игорь говорил, когда звонил? — осторожно спросила Лидия Павловна.
Светлана замерла. Игорь, её старый друг, уже три недели звонил, приглашал в Малый театр, на вернисажи, просто в парк. И каждый раз она отнекивалась.
— Да так, по работе, — отмахнулась она.
— Врёшь, — неожиданно твёрдо сказала мать. — Думаешь, я не вижу, как ты краснеешь, когда трубку берёшь? Да и голос меняется.
Светлана встала, пошла на кухню ставить чайник. Мама права. Игорь ей нравился ещё в МАРХИ, но тогда у каждого была своя дорога. Теперь он разведён, работает архитектором, недавно перебрался в Москву. И явно не просто так звонит.
— Мам, помнишь, как ты рассказывала про бабушку Ольгу? — крикнула она из кухни.
— Какую Ольгу?
— Ну ту, что пережила блокаду, потом одна троих подняла. Ты говорила, она всегда повторяла: «Жизнь — не вечность, надо успеть пожить для себя».
Лидия Павловна замолчала. Светлана вернулась с чаем, поставила кружку на столик у коляски.
— К чему это ты? — настороженно спросила мать.
— Просто… — Светлана присела на подоконник, обхватив колени. — Иногда думаю, время уходит, а я всё в этих стенах.
— Значит, я тебе обуза, — горько сказала Лидия Павловна.
— Нет, мам, не обуза. Но… Помнишь, как мечтала в Питер съездить? В Русский музей? Или хотя бы в Театр Вахтангова?
— Так поезжай! Кто мешает?
— Мам…
— Что «мам»? Думаешь, я не понимаю? Сижу тут, как прикованная, да и тебя приковала. Но я же не просила!
Светлана взглянула на мать пристально. В её глазах блестели слёзы, но было там что-то ещё — то ли обида, то ли злость.
— Мам, а тебе самой не скучно? По старой жизни?
Лидия Павловна медленно отпила чай.
— Скучно. Очень. По работе скучно, по подругам. Люся звонила на днях, звала в гости, а я что скажу? В коляске к ней приползу?
— А почему нет? — неожиданно вырвалось у Светланы.
— Как это «почему»? Ты что, рехнулась? Меня по Москве возить?
— А что в этом такого? Мам, мы же живые люди. Ты думаешь, инвалидность — приговор к четырём стенам?
Лидия Павловна недоверчиво уставилась на дочь.
— Легко рассуждать…
— Давай попробуем! — Светлана спрыгнула с подоконника. — Завтра суббота. Поедем к тёте Люсе! Она же в хрущёвке на первом этаже, без ступенек.
— Света, ты в себе? Ты же всегда говорила — некогда, дела…
— А может, я просто боялась? — призналась Света. — Боялась, что люди будут пялиться. Думала, тебе так лучше.
Мать долго молчала, потом тихо спросила:
— Ты правда этого хочешь? Или из жалости?
— Хочу, мам. Хочу, чтобы мы перестали бояться жить.
На следующий день Светлана впервые за три года вывезла мать из дома. Коляска оказалась не такой тяжёлой, а прохожие даже не обращали внимания. Людмила встретила их со слезами.
— Лидка, родная! Ну наконец-то! — она обняла подругу прямо в коляске. — Я уж думала, ты меня забыла!
— Да как же я тебя забуду, дура старая! — Лидия Павловна смеялась сквозь слёзы. — Это я себя в четырёх стенах заперла.
Они просидели у Люси до вечера. Чай, воспоминания, планы. Людмила рассказывала про клуб «Активное долголетие», Лидия Павловна удивлялась, что и в коляске можно танцевать.
— Знаешь, — провожая их, сказала Люся, — у нас одна женщина в клубе после травмы вальс в коляске отплясывает — загляденье! Приезжай, попробуешь.
По дороге домой мать оживилась необыкновенно.
— Света, а Игорь — это тот самый, высокий, что к вам в институт на конкурс приезжал?
— Он самый, — улыбнулась Светлана.
— А чего не зовёшь его в гости? Стесняешься меня?
— Мам…
— Что «мам»? Я же вижу, что он тебе нравится. И звонит он не по работе. Так зови!
— А ты не будешь против?
— Глупенькая ты моя, — покачала головой Лидия Павловна. — Я же хочу, чтоб ты была счастлива. Просто боялась, что если у тебя кто-то появится, ты меня бросишь.
— Никогда, мам.
— Знаю. Но и себя не забывай, слышишь?
Игорь пришёл через неделю. Принёс цветы обеим, рассказывал про реконструкцию в центре Москвы, спрашивал про здоровье Лидии Павловны. Та сначала стеснялась, потом разошлась, даже альбом со старыми фото достала.
— А вы знаете, Света у нас в МАРХИ лучшие проекты делала? — хвасталась она. — Препода— А вы знаете, Света у нас в МАРХИ лучшие проекты делала? — хвасталась она. — Преподаватели на кафедре её работы студентам показывали как образец!
