Жить с сыном стало невыносимо, и я подумываю отдать его бывшему мужу. Мальчик отбился от рук, а у меня больше нет сил бороться в одиночку.
Моему Витьке двенадцать. Если бы десять лет назад мне сказали, что я даже допущу мысль о передаче ребёнка отцу, я бы лишь презрительно фыркнула. Но сейчас я на грани — задыхаюсь от бессилия, будто жизнь медленно утекает сквозь пальцы. Я тону, но вокруг никого, кто подал бы мне спасительную соломинку.
Сын словно подменился. Спорит по каждому поводу, дерется в школе, тащит домой чужие вещи, а потом с наглой усмешкой заявляет, что это не воровство, а просто «взял на время». Телефон не умолкает: то учительница звонит, то завуч, то чьи-то разгневанные родители. Каждый звонок — как пинок под дых, каждый день — как хождение по раскалённым углям.
Мы с супругом давно в разводе. Мать живёт в соседнем квартале, в нашем захолустье под Ярославлем, но толку от неё — ноль. Только упрёки да «мудрые» наставления, от которых хочется зарыться в землю. Забегает вечерком на полчаса, осыплет меня грязью и уходит, оставляя за собой горький осадок. Так что Витька — целиком на мне. Кричу, плачу, лишаю карманных — всё без толку. Он смотрит на меня дерзко, будто знает, что все мои слова — пустой звон.
Недавно — новый скандал. В его рюкзаке нашла чужой телефон — явно дорогой, не из дешёвых.
— Витьк, откуда? — спросила я сквозь зубы, глядя в лицо, которое уже не казалось родным.
— Нашёл, — бросает он, не моргнув.
— Где нашёл?
— На лавочке.
— На какой, чёрт возьми, лавочке?! — взорвалась я. — Это же чужая вещь! Ты украл!
— Не украл, — спокойно парировал он. — Взял посмотреть.
Я едва не задохнулась от злости, внутри всё клокотало.
— Так нельзя! Это не твоё! Завтра же вернёшь!
Он посмотрел на меня с вызовом, от которого у меня дрогнули руки.
— Не пойду.
— Как это — не пойду?! — закричала я, теряя остатки самообладания.
— Не пойду, и всё.
Я разрыдалась, а он просто ушёл в комнату, будто ничего не случилось, будто мои слёзы — просто досадная помеха.
На следующий день позвонила его отцу, Дмитрию. Голос дрожал, но выложила всё как есть:
— Речь о Вите. Я не справляюсь. Он ворует, хамит, словно чужой. Может, заберёшь его? Ему нужна мужская рука. Боюсь, мы потеряем его, и он скатится в криминал.
Дмитрий помолчал, потом тяжело вздохнул.
— Ты же знаешь, у меня работы по горло. Когда ему заниматься-то?
— А у меня, по-твоему, есть время?! — вскипела я. — Я одна! Мать только тычет пальцем, мол, сама виновата. Ты занят, я занята — кто нам поможет?!
— Ну, ты же мать… — начал он.
— А ты отец! — перебила я. — Такая же ответственность!
Он что-то промямлил про «подумать» и бросил трубку. А вечером пришла мать. Решилась ей сказать о своём решении — и попала под шквал негодования.
— Ленка, ты спятила?! — завопила она. — Отдать сына отцу? Да кто так делает?!
— Мам, у меня нет сил. Я сдаюсь.
— Воспитать не можешь? Родила — терпи! Где это видано, чтоб мать от ребёнка отказывалась?
— А ты хоть раз мне помогла?! — сорвалась я. — Только ноешь! Я одна — ни мужа, ни поддержки, никого!
Она хлопнула дверью, а я осталась на кухне, уставившись в стену. Может, и правда я плохая мать? Может, во мне причина, что Витька стал таким — злым, чужим, неуправляемым? Но я ведь тоже человек, а не каменная глыба. Устала тянуть всё одна — и материнство, и отцовство, и этот неподъёмный груз. Да, я мать, но Дмитрий ведь отец — почему я должна тащить всё на себе?
С тех пор Витька почти не выходит из комнаты, молчит, избегает меня. А я сижу, смотрю на телефон и жду звонка от Дмитрия. Решила: если не перезвонит в ближайшие дни — наберу сама. Может, передумает? Или мне просто взять себя в руки? Не знаю. Хочу спасти сына, но чувствую — сама захлёбываюсь, а руку помощи ждать неоткуда. Что делать?»
