Жаловаться было некому — дочь совсем от рук отбилась.

Марфа терпеть не могла пьяниц.
Не просто брезговала — ненависть, словно ржавчина, разъедала её душу при виде опьяневшего человека. Сначала лишь губы подрагивали, а к концу пальцы уже сжимались в кулаки от бессильного гнева. Причина была ясна. Годами Марфа наблюдала, как мать губит себя вином. Каждый вечер — новые муки, каждая ночь — ожидание беды. Уснёшь, а утро принесёт очередное унижение.

Но хуже всего было детство. Бледное, как московская зима, пропахшее перегаром. Мать возвращалась поздно, шатаясь, спотыкаясь о порог. Как-то раз Марфа нашла её у подъезда — лежала, будто тряпичная кукла, в грязи. Девочке было семь, но она уже понимала: так не должно быть. Стыд жёг щёки, когда соседи смотрели с жалостью, а в школе шептались за спиной: «Смотрите, это та самая, чья мать вечно пьяная».

В школе дразнили безжалостно. Одноклассники зубоскалили: «Твоя мамадама — алкашка!» Марфа плакала в подушку, но слёзы не помогали. Надо было терпеть, не показывать боли — чтобы не смеялись ещё пуще. А внутри клокотало: обида, злость, отчаяние.

Потом началось самое страшное. Мать перестала убираться. Квартира превратилась в свинарник: пол в крошках, стол завален бутылками, пыль клубится под потолком. Марфа пыталась навести порядок, но сил не хватало. Ребёнку хотелось бегать во дворе, а не вытирать следы чужого пьянства.

Вечера были хуже всего. Сидишь в темноте, слушаешь, как за стеной мать бухтит что-то себе под нос. То хлопнет дверью, то стекло разбито — сердце замирает от страха. Дрожишь, как осиновый лист, ждёшь, когда же это кончится.

Однажды, вернувшись из школы, Марфа застала дом вверх дном. Стулья повалены, посуда вдребезги, а мать хрипит на полу, обливаясь рвотой. Вонь стояла такая, что в глазах потемнело. Хотелось убежать, но ноги не слушались. Взяла тряпку, стала вытирать. Слёзы текли ручьём, но руки работали без остановки. Тогда-то она и дала себе зарок: её дети никогда не увидят мать в таком виде.

Прошли годы. Марфа вышла замуж, родила сына. Теперь у неё своя семья — тёплая, чистая, без запаха водки. Но прошлое не отпускает. Каждый пьяный на улице — как нож в сердце. Напоминание о страхе, о стыде, о том, как это — дрожать при звуке чьих-то шагов.

Теперь она делает всё, чтобы сын рос счастливым. Чтобы никогда не знал, каково это — бояться родного человека. Будет у него детство, как в сказке, а не как в её кошмарах. Прошлое не изменить, но будущее — в её руках. И за него она готова биться насмерть.

А мать?

Агафья знает: Марфа её ненавидит. Разговаривают редко, да и то — сквозь зубы. Агафья прячет глаза, боясь встретить в них презрение. Она заслужила это. Каждый взгляд дочери — расплата за годы безрассудства. Иногда Агафье кажется: вот бы вернуть время, стать другой матерью — доброй, трезвой. Но поздно.

Марфа выбрала свою дорогу — без неё. И правильно. Кто же станет терпеть пьяную старуху? Агафья сама загнала себя в эту яму. Теперь лишь надеется, что дочь когда-нибудь… Но нет, не простит.

По утрам Агафья просыпается с тяжёлой головой. Глаза слипаются, во рту — будто кошки ночевали. Вчерашнее вспоминается обрывками: рюмка, вторая, третья… Потом — провал. Иногда приходит в себя на кухне среди бутылок, иногда — на полу. А самое страшное — осознание: опять напилась. И тут же ищет глазами Марфу. Но Марфы нет. Выросла, ушла, бросила.

— Вот ведь сука! Всю жизнь на неё положила, а она… Сдохну тут одна, даже стакан воды подать некому. Надо бы в милицию сходить — пусть заставят уважать мать родную! — бормочет Агафья, ворочаясь на пропахшей потом подушке.