**НОСОВОЙ ПЛАТОК. ИСТОРИЯ О ЛЮБВИ, КОТОРАЯ ПРОСТО ЖИЛА**

— Опять Григорий храпит! — зло подумала Анастасия, стряхнув его руку со своего плеча и отвернувшись к стене. Взглянула на часы: без пятнадцати два.

— Теперь уж точно не усну… А завтра же на работу. Да, во вторую смену, но всё равно. Мне не двадцать, чтобы ночами гулять, а утром — на автопилоте. Да и это не романтика под луной, когда наутро в памяти остаются обрывки смеха и шёпота… — металась она в мыслях. — А рядом — этот седеющий медведь с храпом, от которого только зубы сводит.

В полутьме Анастасия разглядывала мужа. Лицо его дышало покоем, морщины у глаз — следы прожитых лет, общих тревог, бессонных ночей. В них таилась нежность, но сегодня в сердце клубилось что-то другое: обида, досада, тяжёлый ком сомнений.

— Вроде всё есть: дети выросли, дом, работа. Остались вдвоём — но… что-то не так. Что именно? — мысли грызли её, как тупая пила.

Перевернулась на спину, уставилась в потолок.

— Григорий изменился. Не бежит открывать дверь, когда я прихожу. Не берёт пальто, не спрашивает, как прошёл день. Просто чмокает в щёку и идёт к компьютеру. А его чавканье за столом… сводит с ума. И как прячет носки! Думает, я не вижу. Заснёт — я встаю, кидаю в стирку, глажу… А он утром ворчит: «Куда дел мой любимый свитер?»

В горле встал ком. Казалось, ещё немного — и задохнётся.

— Он меня ранил. Много раз. Мирились, прощали. Но его родня… отдельный ад! На свадьбе поздравляли только его, будто я — пустое место. Потом пересчитывали мои туфли, шептались, что транжирю его деньги… Хотя всё, что на мне, — шила подруга за копейки. Я всегда сама зарабатывала, никогда не была обузой!

Слёзы подступили к глазам.

— Но самое больное — болезнь Машеньки. Наша дочь тогда едва не умерла. Мы носились по больницам, пока врачи не поставили диагноз. Я не спала ночами от ужаса. А он… молчал. Не обнял. Не сказал: «Всё наладится». Будто его там и не было. Тогда мне казалось — мы потеряли друг друга навсегда…

И вдруг — вспышка памяти. Их начало.

Лето. Университет. Дождь. У неё не было зонта, платье промокло насквозь, волосы липли к щекам.

— Где взять эти чёртовы пять рублей? — терзалась она. — Все скинулись на подарки преподавателям, а у меня… три рубля. Бабушка Ольга отдала свои последние. Мать только фыркнула: «Не для того учишься, чтобы подмазываться».

И вот — под ливнем, с комом горечи в горле, она шла через чужой район. И вдруг над головой раскрылся зонт. Чёрный, с резной ручкой.

— Девушка, вы промокли совсем. Зачем без зонта? — раздался голос.

— А вам какое дело? — огрызнулась она, не оборачиваясь.

— Хотел предложить платок. Чистый, — голос звучал мягко, с лёгким смущением.

Он протянул ей клетчатый платок, бело-голубой. От него пахло лесом и чем-то надёжным.

— Я — Григорий, — улыбнулся он. — А вы?

— Анастасия. Но можно Настя.

— Пойдёмте в кафе. Куплю вам чай и эклер. Отогреетесь — и расскажете, что на душе. Клянусь честью — я не чудовище.

Она согласилась странно легко. И в том кафе выложила незнакомцу всю душу. А уходя, он сунул ей пять рублей.

— Возьми. Не спорь. Ты мне ничего не должна. Просто… не хочу, чтобы ты плакала из-за денег.

Через неделю она принесла эти деньги в парк. Он не взял.

— Ты дала мне почувствовать себя нужным. Если не против… я хотел бы остаться рядом.

Так началась их история.

— Как ты догадался, что я плачу? — спрашивала она позже, уже женой.

— Сердце подсказало.

А сейчас, в темноте, рядом с этим седым, храпящим, родным человеком, она вдруг осознала — он ни разу не отвернулся. Не сбежал. Делил с ней всё — и боль, и радость. Просто не всегда теми словами, что ей хотелось слышать.

— Может, это я изменилась? — мелькнуло в голове.

Григорий во сне потянулся, обнял её, прижал к груди. И стало тепло. Тихо, как после долгой ссоры, когда обиды тают сами собой.

Утром на кухне он ухмыльнулся:

— Проснулась, мурлыка моя?

— Я что, храпела? — возмутилась она.

— Нет… скорее, посапывала. Как наш кот Маркиз.

— Серьёзно? — засмеялась.

И тут она поняла: иногда мы так всматриваемся в чужие недостатки, что не замечаем собственных. А счастье — оно в мелочах. В том самом платке, в эклере за сто рублей, в молчаливом «держись», в поцелуе в макушку.

Надо лишь уметь это разглядеть… и не растерять.