**Сон о Кате и мамином чае**
Буду, мам, пробормотал Артём, не отрываясь от газеты. Буквы плясали перед глазами, сливаясь в серые пятна. В голове гудело после вчерашнего разговора с Дашей.
Василиса Степановна внесла поднос с чаем и тарелкой пряников. Сын даже не взглянул. Она поставила чашку рядом с его креслом, села напротив и уставилась на него, будто читая мысли.
О чём задумался?
Работа, буркнул Артём, откладывая газету. Спасибо за чай.
Мать молча отпила, не сводя с него глаз. Шестьдесят пять лет, а держалась, как гвоздь в стене. Взгляд острый, будто рентген.
Артём Сергеевич, сказала она строго, как в детстве, когда он нахулиганил. Хватит молчать. Видела, как ты вчера с той… как её… Дашей у подъезда стоял.
Артём поперхнулся. Мать всегда знала, когда он врёт.
Мам, при чём тут Даша?
При том, что я не вчера слепой котёнок родилась. Тридцать лет тебя растила думаешь, не вижу, когда у тебя каша в голове? Она стукнула чашкой о блюдце. Говори прямо.
Он встал, подошёл к окну. За стеклом поздняя осень, голые ветки. В груди такая же пустота.
Хочу на ней жениться.
Тишина. Оглянулся мать сидела, сложив руки, с тем самым лицом, которое предвещало долгий разговор.
Сынок, не женись на нищенке. Умоляю.
Слова обожгли. Не потому, что неожиданные, а потому что правдивые.
Мам, какая разница? Я её люблю.
Любовь, фыркнула Василиса Степановна. А на что жить будете? Ты в архиве за копейки работаешь, она в детсаду нянечкой. Детей кормить чем?
Как-нибудь.
Мать резко встала, достала альбом, раскрыла на пожелтевшем фото.
Вот. Твой отец и я. Красивые, да? А потом коммуналка, картошка на ужин, он злой, я плачу. Бедность как ржавчина: сначала деньги кончаются, потом чувства.
Но Даша не такая!
Пока. А когда дети пойдут в школу в старых куртках? Когда подружки её в кафе станут звать, а у неё рублей нет?
Артём сжал чашку. В её словах была правда. Он и сам ночами об этом думал.
Что предлагаешь? Одиноким остаться?
Вон, Лена с бухгалтерии. Квартира у неё своя, машина. Умница.
Я жениться хочу, а не в кадры устраиваться!
Хватит сказки читать, отрезала мать. Тебе тридцать шесть не мальчик.
Он сморщился. Мать умела бить точно.
Вечером позвонила Даша.
Привет. Ты вчера какой-то странный был.
Устал.
А я сегодня платье видела, голос её зазвенел. В магазине у метро. Красное, с кружевами. Дорогое, конечно…
Артёму стало не по себе.
Сколько?
Двенадцать тысяч.
Ползарплаты.
Посмотрим, пробормотал он.
Ты что, злишься? Я же не прошу…
После звонка он сидел, уставившись в стену. Даша просто поделилась мечтой. Но двенадцать тысяч это месяц еды. Или ползарплаты за аренду.
Наутро мать подала ему гречневую кашу, наблюдала, как он ест, и молчала. Но в её взгляде читалось: «Ну что, понял?»
Через три дня Даша сама пришла к нему.
Нам надо расстаться, сказала ровно.
Почему?
Потому что ты уже сомневаешься. А я не хочу быть обузой.
Она ушла, оставив на щеке лёгкий след губной помады.
Дома мать спросила:
Всё?
Всё.
Будет больно, но пройдёт. Найдёшь девушку, с которой не надо считать каждую копейку.
Артём кивнул. Может, она и права. Но почему тогда так пусто?
Ночью он смотрел на огни в окнах, думал о Даше и так и не набрал её номер. А она не позвонила больше никогда.
