Аграфена сидела за старым дубовым столом в гостиной, в ладонях скрепив карманные часы своего мужа. Тяжёлый серебряный корпус и треснутое стекло говорили о долгих годах службы. Стрелки застыло на половине шестого время, которое теперь казалось пустым, а порой слишком значимым. Она крутит их пальцами, будто пытаясь вернуть движение.
Что ты скрывал, Гриша? шепчет Аграфена, глядя на циферблат. Ты всегда носил их, даже когда они сломались. Почему?
Григорий умер три месяца назад от внезапного инфаркта, молниеносного, как удар грома. Ей было тридцать две, ему тридцать пять. Они только начинали строить планы: детей, путешествия, маленький сад за домом. Внезапно всё застыло, как эти часы.
Аграфена вздыхает и откладывает часы. Она собиралась разбирать вещи мужа, но каждый свитер, каждая книга возвращали её к нему. Часы оставались последней тайной. Гриша никогда не говорил, откуда они, лишь повторял: «Это важно, Ленка». И всё.
Она встаёт, подходит к окну. Их дом в подмосковном пригороде утопает в золотой осенней листве. Дети соседей гоняют мяч, гдето лает собака. Жизнь идёт, но для Аграфены она будто застыла.
Довольно, произносит она себе. Нужно идти дальше, ради него.
Аграфена не из тех, кто сдаётся без боя. До брака работала флористкой в городском салоне, собирала букеты, заставлявшие людей улыбаться. Гриша шутил, что она «укрощает цветы». Он был инженером, молчаливым, но с добрыми глазами. Их знакомство случилось случайно: Аграфена уронила горшок с гиацинтом у входа в кафе, а Гриша, проходя мимо, помог собрать осколки.
Не переживай, цветок выживет, сказал он, улыбаясь. А ты, кажется, в шоке.
Это мой лучший горшок! возмутилась она, но быстро рассмеялась. Его спокойствие передалось ей.
Так началась их история. Через год они поженились, купили дом в пригороде, завели кота по кличке Тень. Мечтали о ребёнке. Но полтора года назад Аграфена потеряла малыша на пятом месяце беременности. Гриша держал её за руку, молчал, но его молчание звучало громче слов. Они не говорили о боли, просто жили дальше. А теперь его уже нет.
Часы лежали на столе, как напоминание о недосказанном. Аграфена взяла их и направилась к двери. В городе был старый часовщик, о котором Гриша упоминал в разговоре. Возможно, он знает, что с ними не так.
Мастерская часовщика находилась в узком переулке. Вывеска гласила: «Часы и время. Ремонт». За прилавком сидел седой мужчина с густыми бровями и доброй улыбкой. Его звали Семён Павлович.
Добрый день, сказала Аграфена, положив часы на прилавок. Они не идут. Сможете поправить?
Семён Павлович надел очки, пристально разглядел их.
Хм, старинная вещица, пробормотал он. Немецкие, начало двадцатого века. Где вы их нашли?
Это муж. Он их очень ценил.
Старик кивнул, будто понял больше, чем она сказала. Он открыл заднюю крышку, нахмурился.
Тут коечто есть, произнёс он, вынимая сложенный листок бумаги. Похоже, письмо.
Аграфена замерла.
Письмо? Какое письмо?
Не знаю, пожал плечами Семён Павлович. Но часы не идут изза ржавчины. Починить можно, но понадобится несколько дней. А вот письмо оно ваше.
Он протянул пожелтевший листок. Аграфена взяла его дрожащими руками, но не решилась сразу открыть.
Спасибо, прошептала она. Вернусь за часами позже.
Домой она принесла часы и письмо. Кот Тень терся о её ноги, но она не замечала его. Наконец, глубоко вдохнув, она развернула листок. Почерк был Гришин аккуратный, слегка наклонённый.
«Моему малышу, которого я никогда не увижу.
Прости, что не смог тебя защитить. Я обещал твоей маме, что мы будем семьёй, но жизнь решила иначе. Я всегда хотел посадить для тебя клен, как тот, что рос у деда. Дерево это жизнь, которая продолжается. Если ты читаешь, значит, я не успел. Но мама сделает это за меня. Она сильна, моя Ленка. Береги её, хорошо?
Твой папа, Гриша».
Слёзы скатились по щекам Аграфены. Она прижала письмо к груди, будто могла обнять Гришу через эти строки. Он написал их после их утраты, но не показал ей. Почему? Чтобы не терзать рану? Или чтобы оставить надежду?
Ты всегда всё делал посвоему, прошептала она, улыбаясь сквозь слёзы. Хорошо, я посажу твой клен.
На следующий день Аграфена поехала в садовый центр. Выбрав молодой клен с яркозелёными листьями, она подошла к продавщице, пожилой женщине по имени Вера.
Для кого дерево? спросила она, укладывая корни в мешок.
Для сына, ответила Аграфена тихо. И для мужа.
Вера взглянула на неё с теплом.
Хорошее дело, дочка. Дерево это память. Мой муж тоже любил клены. Каждую весну сажал по одному, пока мог. Теперь я о них ухаживаю.
А он где теперь? спросила Аграфена.
Ушёл пять лет назад. Но я вижу его в каждом листе, улыбнулась Вера. Сажай, не бойся. Оно приживётся.
Аграфена кивнула, чувствуя, как в груди разгорается тепло. Вернувшись домой, она взяла лопату и начала копать ямку в саду. Тень сидел на крыльце, словно одобрял. Земля была твёрдой, но она не сдавалась, представляя, как Гриша улыбается ей.
Когда ямка была готова, к ней подошла соседка через дорогу, Надежда, пятидесятилетняя женщина, извест
