**Дневниковая запись**
Я сидел у окна и вспоминал тот день, когда Наталья ушла. Она долго собирала вещи, перепроверяя каждый уголок нашей квартиры — уже не нашей, а только моей. Зашла на кухню, облокотилась о дверной косяк и замерла. Вдруг её лицо изменилось — видно, вспомнила наше первое свидание за этим столом. Тогда я привёл её к маме, и она дрожала от страха, что не понравится.
Но мама, Анна Петровна, приняла её сразу. Наталья, сирота с трудной судьбой, не умела даже нормально готовить — детдом не научил. Мама взяла её под крыло, учила варить борщ, печь блины. А потом… потом мама умерла. Рак. Год назад.
И меня будто подменили. Бутылка стала утешением, а потом — привычкой. Вчера Наташа увидела, как я пьяный обнимал какую-то Верку у подъезда. Не стала лезть в драку — решила поговорить вечером. Но я не пришёл. А утром застал её с чемоданом.
— Чего уставилась? — прохрипел я, еле стоя на ногах. — Вали отсюда, пустоцвет! Верка мне сына родит, не то что ты…
Она даже не расплакалась. Просто взяла вещи и вышла, тихо прикрыв дверь. А я, дурак, ещё крикнул ей вдогонку: «Пойдём, Верка, детей делать будем!»
Но что-то во мне дрогнуло. Может, мамин взгляд из прошлого, может, её молчание. Я рухнул на диван, а Верка вдруг стала мне противна. Через час она ушла, бормоча что-то про «ненормального».
А Наташа… Наташа вернулась. Не сразу — пожила у тёти Гали, нашей бывшей квартирантки. Потом пришла, будто ничего не случилось. Не упрекала, не кричала. Просто начала меня вытаскивать.
Сначала я не понимал, почему она так уверена, что я справлюсь. Но она варила мне травяные отвары, заставляла мыться в странно пахнущей ванне, подливая в суп какие-то капли. Через неделю я протрезвел. Через месяц — попросил прощения.
— Не надо обещаний, — сказала она. — Просто будь со мной.
И сегодня… Сегодня я веду её из роддома. На руках — двойня: Саша и Машенька. Врачи говорили, детей не будет. Но мы смогли.
**Вывод:** Женщины — они как берёзы. Гнётся под ветром, но не ломается. И если любит — вытащит даже со дна. Главное — вовремя опомниться.
