Медленно скинув объёмные ботинки на подоконник, Анастасия взглянула на календарь. Через две недели официально начнётся её работа в Екатеринбурге. Реклама на вакансию в отделении банка прибыла вчера, а сегодня, как и каждый вечер, тёща Евгения Семёновна уже стояла в дверях, без звонка нащупывая замок. Как-то раз сорвавшись с открытия, она обняла дочь, прижала к себе, прошептав: «Меня тут вовремя не обманут. Ты и шагу не сделаешь, не попроси у меня разрешения».

Хлопнула дверь, заскрипела от резких движений. Тёща выглядела как всегда – аккуратный костюм чёрно-серого цвета, волосы убраны в строгую прическу. На шее болтался ключ от домофонного шкафчика, где хранилась спичка для чая мгновенного, засушенный английский плющ и сладости для внука. Раньше Анастасия думала, что это эстет, но после деталей поняла: это был контроль.

– Мам, ты сама в курсе, что через день свяжешься с Андреем? – спросила она, не поднимая глаз. – С ним надо разобраться по делам. Или ты уже сама превратилась в кошку, которая спит на печке и охотится только за мухами?

– Какая ты упрямая, – сухо откликнулась Евгения, усаживаясь на диван. – Сестрёнка. Иди сюда. Мне нужны твои ноги. Хорошо, что с тобой даётся привезти в Екатеринбург вещи. Говори, что устроилась, а в голове только мои полки пыльные должны всплывать.

Анастасия присела, но не стала вытирать пыль с дивана. Год назад она бы сначала убрала. Теперь просто наблюдала, как тёща прижимает к коленям полосатые колготки, надевая их на разношенные босоножки той же расцветки. Портрет матери в молодости, висящий в стороне, смотрел на неё с другой реальности.

– Мам, пapa после развода говорил, что ты делаешь всё, как в детском саду. И, возможно, он прав. Иными словами, с тобой удобно быть на кухне, но не на распутье. Я пойду к тебе с мешком, а вернусь с разрушением. Или с ней?

Евгения нахмурилась. В её глазах мелькнуло выражение, которое Анастасия уже много раз видела: оно означало, что она не настолько глупа, чтобы не понять скрытый смысл, но слишком старомодна, чтобы не обидеться.

– Я не понимаю, почему ты мне не веришь. – Голос дрожал, но лицо оставалось непререкаемо. – У меня же практический опыт. Ты веришь Максиму, которому двадцать семь, и его отцу, который в магазин теряет деньги, но ты не веришь мне? Я – твой родитель. Мы по крови связаны. Как… как тремя сосисками с надписью «семья».

Слова повисли в воздухе. Анастасия смотрела на мать, превращавшуюся в воспоминание о себе. Она не знала, откуда взялся этот зверь, но чувствовала, что он уже давно шастал по комнате. Сестры мочили ноги в банях, сравнивали кулинарные примеры, но теперь все это превратилось в разговор с безликим чудовищем, которое ей не снилось.

– Поверь, мам. – Она попыталась улыбнуться, но это получилось плачущей гримасой. – Я не против них. Просто я не хочу становиться их куклой. Ты же сама говоришь, что мачехи не растят детей. Мне нужна… мне нужен кто-то, кто не будет составлять расписание на следующий год, не считая, сколько я съела десерта.

Евгения Семёновна собралась с силами, вдруг выглядя старше на всю историю. По комнате поплыл воздух, от тепла, которое создавала её злость.

– Я всё понимаю, Анастасия. Но ты мне нужна. Как воду в пустыне. Нет тебя – не видеть света. Андрей без тебя погибнет. Ты же сама знаешь. Он же разрушитель. И Паша… его в садик везти забудут. А Марина? Её танцы. Это же деньги. Ты же знаешь, что я не могу…

– Я не могу, мам. – Голос Анастасии стал низким, но твёрдым. – Мне тридцать пять. Я не девочка. Мне нужна работа, которая мне подходит… И нужен человек… не член семьи. Не мой брат и не твой сын.

Так и разорвав сердце матери, Анастасия превратилась в женщину, умеющую сама топить печку. Ее отношения с Андреем казались стабильней, чем лёд на реке. Он работал в банке, помогал сестре по хозяйству, завтракал с ней, когда не работал. Но теперь она освободилась от него, оставив только безграничное доверие. И её мама, как она теперь понимала, тоже была частью этой цепочки. Вся эта пыль, которая прилипала к обоям, – это было её прошлое. А настоящее ждало в Екатеринбурге, с чистыми стенами и новым начальником банка, который обещал ей карьеру.

Дети Андрея, Марина и Паша, уехали с ней. На обратной дороге им разрешили включить потолочные вентиляторы в отель, чтобы притвориться, что летают. А вечером тёща пришла к ней в отель, открыла окно, поставила на подоконник холодильник с молоком и мороженым. И сказала: «Вот. Я не вижу больше тебя, как не видела Аню. Но знаю, что для тебя это правильный путь».

Уже через месяц, разглядывая памятник «Курскому бое» в центре Екатеринбурга, Анастасия вспоминала, как та же скука и одиночество преследовали её в предыдущей жизни. Но теперь ей говорили: «Вы, Анастасия Владимировна, молодцы. Лучше чем у вас – у них». И в тот вечер, когда она в первый раз обняла своего нового начальника, поцеловала его в щёку, рассмеялась, она поняла: её сердце больше не гнило на диване с матерью. Оно жительствовало в новой, чистой обители с новыми людьми, ставшими её семьёй.

Евгения Семёновна приезжала раз в месяц, держала в голове регистрацию и никаких отговорок по поводу «не хочу жить с дочерью». Переписка между ними стала редкой, но лаконичной. Первое письмо из Екатеринбурга звучало так: «Дома тишь. Клубника на этихвах растёт иначе, чем в Крыму. Пойду в парк. Пусть думают, что я торгую с ними чаями… Нет. Я просто хочу быть рядом с человеком, который начал мою жизнь заново».

Анастасия не знала, добрым или нет окажется Екатеринбург. Но мечтать она боялась только об одном: чтобы её мать когда-нибудь осознала, что Анастасия не ушла от неё. Она ушла и за свои мечты, и за сына, и за племянников. Но главное – она ушла за любовь.