Меня зовут Иван Петров. Живу я на тихой улице с высокими клёном и ивами за пределами Москвы. Такой район — где улыбаются, но держатся на расстоянии, где помнишь лица, но не имена, и не задаёшь лишних вопросов.
С нами жила Роза Петухова. В её двухэтажном доме с потускневшей желтоватой краской и проседающей верандой могли бы обитать любые куклы: дама с розочкой на груди, кормящая птиц, садовник с садовыми розами вдоль забора. Но в её глазах всегда читалось что-то тёплое, вроде бы учителя по театральному искусству, помнит чужие слова до мелодии.
Но, как ни странно, в её синеватом седане 90-х я вырос любопытством. Не только из-за цвета — не живётся же в машине без причины. А из-за того, что пару ночей подряд я замечал дрожь свечи в заднем окне. Даже утро начинало обжигать на стёклах — ранним паром, что родится в закрытом салоне.
Когда пришла пора конца октября, всё разрушилось.
Вышел с работы поздно, нес сумку с продуктами, когда заметил — чья-то тень в её машине. Роза, в старом пледе, читала фонарь. Седые волосы едва придерживали лицо, и вокруг был зов на помощь.
Становилось мерзко. Машину она выставила у дома, но при чём тогда она, а не тёплый дом?
В ту ночь я не сомкнул глаз. Если иной бы раз подходил, притворясь, что с тарелкой борща и хлебцем, но в этот раз не обошлось.
Она проснулась, закатясь в своём салоне, как будто боялась, что я отговаривается. Спросила тихо: «Чем обязан такой поздний визит?» — мой ответ о скопившемся еде не убедил.
Села напротив, не впускала в свои мысли.
— Иван, ты ведь тоже увидишь, — сказала она, доев последнюю ложку. — Жилище стало слишком густым местом после смерти моего Ильи. Водопровод, отопление — всё перестало держаться. Пенсии не хватало на лекарства, а по бумагам я как тень — не видят.
Мне казалось, она прикроет глаза, измучась гордостью. Но нет — сухая правда выскользнула свободно.
— Жизнь учит скрывать нужду, когда другие не замечают.
С тех пор начал осваивать её путь. Первым делом — сосед, Вадим, мой старший товарищ по стройке, который взял на себя ремонт дома. Потом выехали к местному службам помощи, просили поддержку для пенсионеров. Сказали: в Москве есть социальные фонды, и ею должны были обернуться.
Даже в церкви — православной, с красной иконой в тени — собрались доброй душой. Не только руками, но и сердцем: другая соседка, Надя,анатомка на пенсии, понёс ей книжки и горячие бульоны.
Теперь, когда Роза оседлала свою новую квартиру на пару месяцев, мы стали ближе. Вечерами читали друг другу о жизни, иногда, как в сказке, она играла на пианино — песни её мужа, Ильи. И не те, что в кино, а такие от людей, где чувства учатся запоминать ноты.
Однажды она сказала: «Ты не просто вернул дом, Иван, ты открыл мне дверь, что я снова живущая, а не просто наблюдатель».
После месяца всех исправлений и денег, дома с Розой стали теплее. Мы накрыли праздничный стол — не с короной и пиршеством, а с борщом и упрощённым счастьем. Даже соседи дали кадушку с цветами. Когда Роза вошла в дом, я думал, она упадёт от радости. Но вместо этого она села к старому пианино (что мы как-то раньше не заметили под складной мебелью) и сыграла.
Вот тут-то я и понял: быть хорошим соседом — это не просто заботиться о себе.
Это когда ты услышишь, как плачет душа за стеклянным окном.
Когда ты не отвернишься, хотя в соседях вроде бы и нет своей кровью.
И, может быть, однажды, ты тоже станет открытым винегретом — когда мир забудет про тебя, но кто-то вспомнит.
