Лето в селе Глазково стояло невыносимо жаркое. Духота висела в воздухе, и я, растекаясь по старому дивану под монотонное жужжание вентилятора, пыталась спастись от зноя. Телевизор бубнил что-то невнятное, но я, закрыв глаза, даже не пыталась вникнуть. Мою полудрёму внезапно прервал звонок. В трубке раздался голос Тани — подруги юности, с которой мы не виделись целую вечность.
— Привет! Как жизнь? — её голос звенел радостью.
— Как блины на сковороде, — простонала я. — У нас под сорок, дышать нечем.
— У нас тоже ад, но речка спасает. Приезжай, а? Соскучилась!
— И я по тебе, — вздохнула я. — Может, через неделю выберусь.
Поболтав о внуках и житейских мелочах, мы попрощались. Но мысль о поездке в такую жару, да ещё с пересадками в душных автобусах, вызывала тошноту. И всё же, как отказать человеку, с которым дружишь с детства? Последний раз я была у неё три года назад. «Скучаю. Приезжай!» — такие слова в наше время редкость. И я решилась: «В деревню, в глушь, в Тверскую губернию!» Именно туда, в Тверскую область, лежал мой путь.
Решено было сделать сюрприз. Без звонков, без предупреждений — просто приехать и сказать: «Вот и я!» На следующий день я выдержала пять часов в междугороднем автобусе, добралась до райцентра и кинулась к кассе за билетом до Таниной деревни. В душе копошился страх: вдруг мест не будет, и придётся трястись в толпе, среди потных тел и запаха солярки. Но судьба смилостивилась — билет в руках, словно выигрыш в лотерею «Русское лото»! Осталось пережить три часа ожидания на пыльном автовокзале.
Наконец, толпа зашевелилась. Уставшие от жары пассажиры потянулись к остановке. Я разглядывала людей. Бросалась в глаза одна женщина — стройная, в огромных солнцезащитных очках, алой блузке и белоснежных брюках. На голове — широкая соломенная шляпа, а рядом стоял стильный красный чемодан на колёсиках. Будто она собралась не в глушь, а в Сочи. Видно, заблудилась.
Внезапно к остановке, расталкивая всех локтями, пробилась дородная женщина лет шестидесяти. В простеньком ситцевом платье, с выгоревшим платком на голове, она тащила две огромные сумки. С криком «Дорогу-у-у!» она прокладывала путь, как бульдозер, и упёрлась прямо в «модницу», пытаясь оттеснить её чемодан. Та стояла, как скала. Я замерла: сейчас начнётся! Городская шишка против деревенской матрёшки — словесная баталия неизбежна.
Но тут подкатил автобус — древний, кашляющий, будто музейный экспонат. Толпа ринулась внутрь. Я, сжимая драгоценный билет, протиснулась на своё место, которое, к счастью, никто не занял. И тут заметила: я сижу прямо за теми самыми женщинами. Полноватая дама прижала «гламурную» к окну. Та, поняв, что спорить бесполезно, нервно теребила шляпу. Положила её на колени, но поля задевали соседку. Пришлось надеть обратно. Пассажиры хмыкнули, одобряя.
Автобус, скрипя, тронулся. Рядом дремал парень в наушниках. А пышной бабе не сиделось. Видимо, что-то произошло до моего появления, и она решила взять реванш. Ворча про «городских выскочек», она ёрзала, пихала сумками алый чемодан. Жара лишь подливала масла в огонь. Пот стекал с неё ручьями. Она сняла платок, вытерла лицо и начала заправлять короткие седые волосы за уши.
Вдруг шляпа повернулась, обнажив аккуратный профиль и лёгкий макияж.
— Всё такая же неугомонная, Толстуха, — спокойно произнесла «гламурная».
Автобус будто подпрыгнул на ухабе.
— Чего?! — взревела дородная, колыхаясь от возмущения. — Это я Толстуха?!
Она раскинула руки, призывая всех в свидетели.
— Люди, вы слышали, что она несёт?!
— Сними очки! — потребовала она.
Я ахнула: сейчас начнётся потасовка! Пассажиры замерли. Очки медленно опустились. Дородная ахнула и… бросилась обнимать «модницу».
— Ребята! Да это же Лёнка моя, Пёрышко! — завопила она. — Мы с ней десять лет за одной партой в Твери сидели! Лёна Соколова! Господи, сколько лет прошло? Тридцать? Как ты меня узнала?
— По привычке твоей, Нинка Петрова, — усмехнулась изящная. — Вечно волосы за уши засовываешь, когда злишься. Я в ваш санаторий еду, сердце поправлять.
— В санаторий? Класс! Я там главная по кухне, меня все знают! — гордо заявила Нина. — А ты всё такая же — два притопа, три прихлопа?
— Пенсионерка, но танцы веду, — ответила Лена, поправляя шляпу, которую я ей вернула.
Женщины успокоились, начали перебирать одноклассников.
— Всех найдём, у меня ноут с собой, в интернете глянем, — пообещала Лена.
— В интернете? — расхохоталась Нина. — У нас сначала сигнал поймать надо! Невестка моя, Танька, на стол залазит с ноутом, антенну из проволоки мастерит. Но разберёмся, санаторий у нас пятиэтажный, там ловит. Слушай, Лён, поехали ко мне с ночёвкой? Поболтаем, вкусняшек наготовила. Завтра в санаторий отвезу.
За окном мелькали поля, коровы, пруды с утками. Автобус останавливался у деревенек, выпуская пассажиров. Я прильнула к стеклу, сочувствуя старому автобусу, а до меня доносились голоса:
— Постарели мы, Нинка, — вздыхала Лена. — Время-то летит.
— Ты ещё ничего, стильная! А я — деревня, — хохотала Нина. — Меня невестка не наряжает, как твоя. Я дочке всё отдаю, они в кредитах по уши.
— А мои дети старьё мне подкидывают, — грустно ответила Лена. — Новое себе берут, а старое мне «в подарок». Внимание, мол. Дочь баночки приносит, а там всё на английском — не поймёшь— Ну ладно, хватит ныть, — вдруг подмигнула Нина, — пошли к Светке, она-то уж точно ждёт не дождётся, а то и правда соскучишься, пока тут книги пишешь.
