Меня зовут Светлана, и я всё чаще чувствую себя чужой в собственном доме. Со стороны моя свекровь, Галина Петровна, кажется образцом для подражания. Ей всего 48 лет, она выглядит моложе своих лет, следит за собой, всегда с идеальным маникюром, укладкой и в модных нарядах. После развода она посвятила всю себя единственному сыну — моему мужу Дмитрию.
Формально она живёт в своей квартире на окраине Москвы, но на деле — у нас. Её голос звучит в нашем доме чаще, чем мой. Она звонит Диме по пять-шесть раз в сутки. Утром — пожелать доброго дня, вечером — спокойной ночи. А между звонками — напомнит, чтобы не забыл шарф, расспросит, что мы ели, куда ходили, о чём говорили, как я себя веду. И он рассказывает. Всё. Без утайки. Будто она — его жена, а я — просто случайная знакомая.
По выходным он едет к ней. Не по необходимости, а просто «чтобы маме не было грустно». Нужно купить продукты — бросает дела и едет. Надо прибить полку — мчится к ней, даже если у нас свои заботы. Если она записалась в парикмахерскую — он рядом, советует, как лучше подстричься, хвалит её вид. Будто она — царица, а он — верный оруженосец.
А ещё она тонко вытягивает из него деньги. То ей срочно нужен курс лечения в санатории, то «в гардеробе совсем нечего надеть — хочу новую шубу», то ремонт в квартире затянулся, то плита сломалась. Мы с Димой недавно поженились, снимаем жильё, копим на свою квартиру, но он не может ей отказать. Просто достаёт кошелёк — и всё. А потом до зарплаты сидим на макаронах.
Я пыталась говорить с ним. Сначала мягко, потом со слезами. Но каждый раз упиралась в глухую стену. «Мать для меня — святое», — твердит он. — «Она всю жизнь положила на меня. Не вышла замуж, растила одна. Я обязан ей помогать. Ты этого не поймёшь». И так — каждый раз. Все разговоры заканчиваются ссорой и молчанием.
Галина Петровна уверена, что только она знает, что лучше для сына. Всё, что делаю я, подвергается сомнению: как варю борщ, как убираюсь, как одеваюсь. Если раньше это просто раздражало, теперь ясно — она видит во мне угрозу. Она внушила Диме, что он в вечном долгу, и теперь он платит — временем, вниманием, деньгами, душой. А мне остаются крохи.
Да, она его родила. Да, растила. Но ведь почти каждая мать это делает. Разве это даёт право держать сына на коротком поводке всю жизнь? Манипулировать чувством вины, лезть в личную жизнь, ломать чужую семью?
Слишком заботливая мать не хочет, чтобы её ребёнок вырос. Взрослый сам решит, кого любить, с кем жить, куда тратить время и деньги. Такой сын однажды скажет «нет». А она не хочет слышать «нет». Ей нужна полная власть.
Я часто вспоминаю старую мудрость: дети — как птицы. Накорми, научи летать — и отпусти. Но мы не отпускаем. Держим, цепляемся, душим заботой. Думаем: «Удержу — значит, защищу». А на деле — калечим.
Здоровые отношения между родителями и детьми возможны только с доверием. Когда ребёнка видят личностью, а не своей копией. Если сваливать на сына свои страхи и обиды — ему будет только хуже. И его жене — тоже.
Дать повзрослеть — не значит отвернуться. Сын останется сыном, даже если не звонить ему десять раз на дню. Он будет любить, если дать ему дышать. Лучше быть мудрым советчиком, чем надзирателем.
А пока я сижу у окна и жду, когда мой муж вернётся от мамы. Он снова повёз ей продукты, обсудил её новую стрижку, отдал ползарплаты на «неотложные нужды». А я останусь в тихой квартире, с пустым кошельком и тяжёлым камнем на сердце.
