С самого первого взгляда на эту девушку что-то ёкнуло у меня внутри — не пара она моему сыну. Слишком наглая, слишком уверенная в себе. С тех пор, как они стали встречаться, меня не покидало тревожное чувство, будто внутренний голос шептал: «Ещё настрадается он с ней». Но сын ничего не видел. Любовь, страсть, молодость — всё это застила ему глаза.
Первое время как-то уживались. Я даже решила отойти в сторону — уехала на месяц к подруге в Калугу. Подруга обрадовалась: «Зато компания!» Но месяц пролёг — и я вернулась. И не узнала свою квартиру. Всё перевернули с ног на голову: мебель переставили, шторы сменили, даже мои фотографии куда-то подевались с полок. И главное — ни слова от сына. Ни объяснений, ни извинений.
Я сжала зубы. Не стала скандалить. Подумала — ну ладно, молодые, пусть обустраиваются. Но с каждым днём становилось только хуже. Моя невестка, Таня, будто специально показывала: ты здесь лишняя. Она вообще ничего не делала. Посуда горами лежала в раковине до самого вечера, пока не приходил мой сын Владимир и сам не мыл её. Иногда и я подключалась, когда терпеть уже не было сил.
Полы? Пыль? Мусор? Её это не волновало. Я молча убирала, пока не взорвалась. Как-то вечером сидели с Таней за чаем, и я, вымотанная, сказала прямо: тяжело мне, не справляюсь, нужна помощь. Думала, поймёт. Осознает. Не тут-то было.
Позже Владимир вернулся с работы, и началось. Она что-то нашептала ему, а потом они вместе вышли ко мне. Сын — с пустым взглядом, как чужой. Обвинил меня в придирках, в том, что я травлю Таню, мешаю им жить. И подытожил: или я извиняюсь, или они уезжают. Мол, снимем квартиру, раз уж я не уважаю его выбор.
Тогда у меня сердце оборвалось. Я не кричала, не плакала. Просто сказала, что никого не хотела обидеть. Но я устала. Я не в двадцать лет. Я не их прислуга. В доме у всех должны быть обязанности. Это же просто справедливо. Но в ответ — молчание. И с того дня всё легло на меня.
Владимир больше не помогал. Таня — как прежде. Я таскала тяжёлые пакеты, мыла, стирала, гладила. Уставала так, что по ночам всё тело ныло, дышать тяжело. Но жаловаться? Кому?
А позавчера случилось то, чего я не ожидала. Проходя мимо их комнаты, услышала, как Таня говорит по телефону подруге:
— Ничего, скоро старуха откинется, и квартира наша. Потерпи немного.
Я вошла, не сказав ни слова. А вечером она снова изображала жертву — мол, я всё придумала, придираюсь, провоцирую. Владимир снова на её стороне. Мы поругались. Жёстко. Я больше не могла терпеть и потребовала, чтобы они уехали. Это моя квартира. Мой дом. И я не позвлю, чтобы здесь на меня ставили крест, пока я ещё жива.
Теперь я одна. Пусто. Тишина. Но хотя бы не слышу за спиной змеиного шипения. Верю, что бывают хорошие невестки. Просто мне не повезло. Но больнее всего даже не от неё — от сына. От его равнодушия. От того, что он позволил ей отравить наши отношения. Не знаю, как до него достучаться, что он слеп. Что ещё намучается с ней. Но, видимо, должен пройти это сам.
А мне… просто дожить. В тишине. Без грязи. Без лжи. Без предательства под родной крышей.
