В маленьком городке под Калининградом, где старые кирпичные дома хранят шепот семейных тайн, мое счастье, выстроенное из любви к мужу, рассыпалось в прах от одного лишь взгляда свекрови. Я, Светлана Матвеева, с душой готовилась к её юбилею, мечтая стать родной в их семье, но превратилась в прозрачную тень на её пиру. Её восторги перед гостями, восхищение сыном и полное игнорирование меня — будто ледяной ветер, выдувший меня за порог её мира.
Моя свекровь, Нина Васильевна — женщина с манерами царицы и взглядом бухгалтера. На свои 60 она закатила пир на весь мир. Мы с мужем, Дмитрием, живём в её трёхкомнатной хрущёвке — так вышло после свадьбы, чтобы копить на свою квартиру. Я пыталась заслужить её расположение: мыла полы до блеска, варила борщи, кивала на её нотации. Но она смотрела сквозь меня, будто я — лишь тень её «Димочки».
Когда Нина Васильевна объявила о празднике, я бросилась помогать. Неделю драила квартиру, таскала сумки из «Пятёрочки», развешивала гирлянды. Дмитрий купил ей золотые серёжки и заказал столик в «Ярке» — холодец, селёдка под шубой, торты с розочками. Я радовалась за него: он хотел маме угодить. Мой подарок был проще — шерстяная шаль, выбранная по её любимому бордовому оттенку. Я верила, что этот день нас сблизит, но жизнь подбросила мне горькую шутку.
На юбилей набилось человек двадцать. Столы гнулись, «Любэ» орали из колонок, гости хохотали. Я металась между кухней и коридором — то тарелки подносила, то крошки смахивала, пока свекровь восседала, как царица на троне. Вдруг она цокнула ложкой по бокалу и начала речь: «Спасибо моему сыну, Дмитрию, — голос её звенел, как монетка. — Он всегда знает, как маму обрадовать! Взгляните на серёжки! Да ещё и весь стол оплатил! Такого сына днём с огнём не сыщешь!» Гости захлопали, а я застыла с подносом, ждя, когда она и про меня вспомнит.
Но Нина Васильевна несла только про «Димочку»: его щедрость, его заботу, его умницу. Ни слова о моих бессонных ночах, о моей шали. Я ощутила, как горит лицо. Гости косились на меня с тем выражением, с каким смотрят на котёнка под дождём. Мой подарок валялся в углу, даже не развёрнутый, а её серёжки сверкали, как два маленьких солнца. Я сглотнула ком в горле, но внутри всё переворачивалось. За что? Я же старалась!
После застолья я рванула в ванную, чтобы не разреветься. Дмитрий настиг меня у раковины: «Света, ты чего?» Я взорвалась: «Твоя мать сделала вид, будто меня нет! Я тут горбатилась, а она только тебя славит! Моя шаль ей, видать, как снег прошлогодний!» Он пожал плечами: «Да ладно, мама просто рада, не усложняй». Его каменное спокойствие добило меня. Человек, ради которого я дышу, даже не понял, как мне больно.
Гости разбрелись, а я осталась мыть горы посуды. Нина Васильевна, проходя мимо, бросила: «Светлана, не забудь про мусор, а то тараканы сбегутся». Ни «спасибо», ни «молодец». Я молча закивала, но внутри ревела, как сирена. Почему я здесь — как Золушка без хрустальных туфель? Почему моя любовь, мои старания — будто пыль для неё?
Ночью я ворочалась, вспоминая, как выбирала шаль, какНо утром, глядя на спящего Дмитрия, я вдруг осознала: если он не видит, что его мать методично стирает меня в порошок, значит, и сам уже давно стал её соучастником, а любовь без уважения — это просто клетка с позолотой.
