Сорок лет под материнским крылом — и один побег, о котором теперь жалею.
Меня зовут Варвара. Мне уже сорок. Возраст, когда женщина, казалось бы, должна крепко стоять на ногах — дом, работа, уверенность в будущем. Но моя история иная. Всю жизнь я прожила в трёхкомнатной сталинке на окраине Нижнего Новгорода, в плотном кольце заботы моей матери, Татьяны Михайловны. Мы с ней были как две половинки одного целого: вместе завтракали, вместе ужинали, смотрели «Дом-2», сплетничали о соседях и даже вздыхали, казалось, в один такт.
Она часто говорила мне с этой странной, удушающей нежностью:
— Варечка, если судьба с мужчиной не сложилась — ну и не надо. Мы с тобой вдвоём доживём. Готова хоть до ста лет с тобой рядом сидеть — две бабушки в платочках, на лавочке у подъезда. Нам и так хорошо.
Казалось бы, что тут плохого? Но это была не забота. Это была ловушка, клетка, в которую меня загнали ещё в юности, когда моего первого ухажёра мама встретила таким взглядом, что он сбежал, не оглядываясь. С тех пор ни один не задерживался надолго.
Я и не сопротивлялась. Смирилась с ролью вечной дочки. Вечером — чай с пряником, днём — работа бухгалтером в местной поликлинике. Никаких мужчин, никаких страстей, только усталость и привычка. Пока не встретила Его.
Сергей Петрович. Суровый, немногословный следователь. Познакомились на родительском собрании: его племянница училась в нашей школе. Он смотрел на меня не как на забитую сорокалетнюю женщину, а как на женщину. Чувствовала это в его взгляде, в том, как подавал пальто, как поправлял мою прядь за ухо. Сначала боялась, потом влюбилась — безумно, по-девичьи.
— Варя, — сказал он однажды, — давай поженимся. Вместе — легче, даже когда трудно. Ты мне нужна. Хочу, чтобы у нас был свой дом. И дочка — с твоими глазами.
Не верила. Казалось, такое — не про меня. Но согласилась. В ту весну, когда даже берёзы шептались о любви, я принесла новость домой.
— Мам, — сказала я, наливая чай, — я выхожу замуж. Сергей зовёт меня к себе. Но ты не одна будешь — будем навещать.
Мама поставила чашку, расплескав половину на скатерть. Лицо побелело, глаза округлились.
— Варька… ты в своём уме? Зачем тебе это? Замучат бытом, раздавят! Мужики все одинаковые — наиграются и бросят. Ты что, мать на старости лет бросаешь?
Она схватилась за сердце, опустилась в кресло. Я металась между валокордином и телефоном скорой. Всю ночь просидела у её кровати, сжав кулаки. Но это был только первый акт спектакля под названием «Виновна».
Каждый день — новые упрёки: «Я тебя растила, а ты меня на чужого меняешь!», «Неужели я тебе больше не нужна?», «Он уйдёт, а я одна умру…».
Сергей терпел месяц. Потом сказал:
— Варвара, или мы живём как семья, или я ухожу. Люблю тебя, но так — нельзя.
Я сбежала. Ночью. В тапочках и с сумкой через плечо. Потому что мама спрятала мой чемодан. Потому что задыхалась. Потому что хотела жить.
Сергей приютил, обнял, разогрел борщ. Стали жить вместе. Не сахар. Он жёсткий, молчаливый, ночами пропадает на работе. Иногда приходит с бутылкой пива. Ворчит, если пересолила суп. Иногда плачу — в подушку, чтобы не услышал.
А мама… Не звонит. Только через соседку передаёт: «Давление скачет, а дочь — предательница. Обрекла на смерть в одиночестве».
Иногда снится, как она сидит у телевизора и ждёт. Иногда слышу её голос в голове. Больно. Скучаю. Виню себя. Хочу вернуться.
Сергей не против. Практичный человек. Даже сказал: «Пусть переезжает, если хочет. Квартира позволяет».
Но я не знаю, как ей сказать. С Пасхи начну. Приду с куличом, сяду рядом и попрошу прощения.
Потому что нет ничего страшнее, чем свобода, приносящая боль. И если мой побег был ошибкой — готова в этом признаться. Потому что я всё ещё люблю её. Мою маму.
