Сорок лет под материнским крылом — и один побег, о котором теперь горько жалею
Меня зовут Светлана. Мне уже сорок. Возраст, когда, казалось бы, должно быть всё: дом, семья, уверенность в будущем. Но моя жизнь сложилась иначе. Все эти годы я прожила в трёхкомнатной «брежневке» на окраине Нижнего Новгорода, в неразрывной связи с матерью, Зоей Николаевной. Мы были словно одно целое: вместе пили чай по утрам, смотрели вечерние передачи, сплетничали о соседях, и даже вздохи наши звучали в такт.
Она часто говорила мне с той странной, удушающей лаской:
— Светочка, если судьба не подарила тебямужа — не беда. Мы с тобой вдвоём доживём. Да хоть до ста лет! Будем как две бабушки в платочках, на лавочке у подъезда сидеть — люди залюбуются.
Казалось бы, что плохого? Но это была не забота. Это — клетка, в которую меня загнали ещё в юности, когда моего первого ухажёра мама встретила так, что он сбежал, забыв даже шапку. С тех пор никто и не приближался.
Я и не пыталась. Смирилась с ролью вечной дочери. Утро — бутерброды с чаем, день — работа в школьной бухгалтерии. Никаких мужчин, никаких страстей, только усталость да привычка. Пока не встретила Его.
Виктор Семёнович. Суровый, немногословный следователь. Мы познакомились на родительском собрании: его племянник учился в моей школе. Он смотрел на меня не как на забитую сорокалетнюю женщину, а как на красивую, живую. Чувствовала это во всём — в том, как подавал руку, как поправлял мою шаль. Сначала боялась, потом полюбила — отчаянно, безрассудно.
— Света, — сказал он однажды, — давай поженимся. Вместе — и в горе, и в радости. Ты мне нужна. Хочу, чтобы у нас был дом. И дочка — с твоими глазами.
Не верила. Казалось, такое — не про меня. Но согласилась. В ту весну, когда даже воздух пах надеждой, я решилась сказать маме.
— Мама, — начала я, наливая ей чай, — я выхожу замуж. Виктор зовёт меня к себе. Но ты не переживай — мы будем навещать, ты не одна.
Мама поставила чашку так, что половина пролилась на скатерть. Лицо побелело, глаза стали огромными.
— Светка… ты с ума сошла? Тебе это зачем? Замуж в сорок лет? Да он тебя в бараний рог согнёт! Мужики все одинаковые — наиграются и бросят. А меня на старости лет кидаешь?
Она схватилась за сердце, упала в кресло. Я бросилась за таблетками, вызвала скорую. Всю ночь просидела у её кровати, дрожа от страха. Но это был лишь первый акт спектакля под названием «Шантаж».
Каждый день — новые удары: «Я тебя растила, а ты мать предала!», «Легко меня променяла на какого-то мужика!», «Он тебя бросит, а я одна умру…»
Виктор терпел месяц. Потом сказал:
— Света, или мы вместе, или прощай. Я тебя люблю, но так жить нельзя.
Я ушла. Ночью. В тапочках и с сумкой через плечо. Потому что мама спрятала мой чемодан. Потому что задыхалась. Потому что хотела жить.
Виктор встретил, обнял, накормил горячим. Мы стали жить вместе. Нелегко. Он бывает груб, часто на работе, приходит поздно. Иногда с бутылкой пива. Ворчит, если суховат суп. Порой плачу — в подушку, чтобы не слышал.
А мама… Не звонит. Лишь через соседок передаёт: «Дочка-предательница. Совсем меня добить решила».
Иногда снится, будто она сидит у окна и смотрит на дорогу. Иногда слышу её голос в тишине. Больно. Скучаю. Виню себя. Хочу вернуться.
Виктор не против. Он даже предложил: «Пусть переезжает, места хватит».
Но я не знаю, как подойти. Начну с Рождества. Испеку её любимый яблочный пирог, куплю шаль, приду — и попрошу прощения.
Потому что нет ничего страшнее, чем быть свободной и одинокой. И если мой побег был ошибкой — готова в этом признаться. Потому что я всё ещё люблю её. Мою маму.
