На свадьбу меня не позвали, назвав чужой, но когда понадобилось жильё — сразу стали роднёй.

Мой сын женился лет десять назад. Его избранницу звали Алевтина, и она уже воспитывала дочь, Глашу, от первого брака. Я приняла их обеих как своих, без лишних слов. Все эти годы я помогала, чем могла: и деньгами в трудную минуту, и с детьми сидела, чтобы Петя с женой могли отдохнуть или побыть вдвоём. Я отдавала им всё, что было в моих силах, лишь бы они чувствовали мою любовь.

С Алевтиной у нас не сложилось душевной близости. Мы не ссорились, но между нами всегда стояла невидимая стена. Первый муж её платил алименты, но в жизни Глаши не участвовал — ни звонков, ни встреч. Девочка росла под крылом моего сына. Петя заменял ей отца: водил в школу, помогал с уроками, возился с ней. И я считала её внучкой — баловала, вязала варежки, приносила гостинцы. Но, как выяснилось, мои чувства были односторонними.

В прошлом году Глаша выходила замуж. Я ждала этого дня, мечтала увидеть её в белом платье, порадоваться за неё. Но приглашения нам с Петей так и не прислали. Алевтина сухо пояснила, что на торжестве будут «только кровные родственники». Мы, оказывается, в их число не входили. Вместо Пети, который растил Глашу все эти годы, рядом с ней стоял её биологический отец — человек, не удосужившийся даже позвонить дочери. Он лишь исправно платил алименты, и этого, видимо, хватило, чтобы занять почётное место.

Мне было горько и обидно. Я всегда считала Глашу родной, а она видела во мне чужую. Петя молчал, но я видела, как он страдает. Его глаза потухли, он избегал разговоров, но я знала — его предали. Мы оба чувствовали себя униженными, но решили не устраивать сцен. К чему? Если нас не считают семьёй, что изменишь словами?

Недавно мне досталась по наследству небольшая «однушка» в Подмосковье. Я сдала её, и эти деньги стали хорошей подмогой к пенсии. Но вот звонит Алевтина — голос ласковый, почти подобострастный. Оказалось, Глаша ждёт ребёнка, а жить им негде. И теперь они просят, чтобы я освободила квартиру для них, выселив жильцов. «Ты же бабушка, должна помочь», — сказала Алевтина, будто это очевидно.

Я онемела от наглости. На свадьбе я была чужой, но как только понадобилось жильё — снова стала роднёй? Эта бесцеремонность обожгла, будто кипятком. Я промолчала, но в душе уже решила — откажу. Может, это мелочно, но я не могу забыть того унижения. Они отвергли нас с сыном, нашу любовь, а теперь ждут, что я распахну перед ними дверь?

Я не понимаю, как Петя до сих пор живёт с Алевтиной после такого. Как он мирится с этим предательством? Вижу, как ему тяжело, но он молчит ради семьи. А я молчать не хочу. Сердце ноет от несправедливости. Я отдала им столько тепла, а в ответ получила холод и расчёт. Неужели я должна стерпеть и снова помочь? Не знаю… Но чувствую — больше не хочу быть для них просто удобной. Пусть ищут жильё у своих «настоящих» родственников.