Банка варенья, о которой никто не знал
Сначала она просто пропала. Та женщина с пятого этажа — Валентина Семёновна. Худенькая, всегда в потрёпанном плаще с одной-единственной пуговицей да с авоськой из «Пятёрочки» в руках. В глазах — какая-то особая усталость, которую не скроешь даже крепким сном. Ходила быстро, будто вечно куда-то опаздывала, хотя, если честно, спешить ей было некуда. Всегда одна, в любую погоду. Иногда выходила на крыльцо покурить — затягивалась жадно, но быстро, словно боялась лишнего внимания. И когда её не стало, никто не заметил. Может, уехала к дочери в Питер. А может, как часто бывает в наших хрущёвках, затеяла ремонт и переехала на время. Только лавочка у подъезда, где она любила сидеть, оставалась пустой. Маленькая дыра в буднях, которую никто не замечал.
Кроме Сергея. Он только перебрался сюда — развод, раздел имущества, дочь осталась с бывшей. Работу потерял. Всё рухнуло за одно лето. В новом доме всё казалось чужим — от скрипучего лифта до соседей, которые даже кивком не здоровались. И только Валентина Семёновна — та смотрела прямо в глаза. Иногда подсовывала под дверь записочки: «У вас опять свет на лестнице не выключен». Или: «Почтальон оставил вам квитанцию, я взяла». А однажды принесла банку варенья — «слишком много, не съем одна». Он открыл — вкус был странный, будто ягоды собрали слишком рано. Варенье отдавало горечью. Но он доел до конца. То ли из вежливости, то ли потому, что впервые за долгое время кто-то проявил к нему хоть каплю тепла. После этого он начал прислушиваться к шагам за стеной. Ждал их. Удивительно, как быстро чужой быт становится частью твоего мира.
Через две недели он уловил запах. Едва заметный, но какой-то нездоровый. Тот, от которого хочется распахнуть окно даже в лютый мороз. Постучал к ней. Тишина. Подождал сутки. Позвонил в дверь. Ни ответа, ни привета. Вызвал участкового. Дверь вскрыли.
Она лежала в прихожей, рассыпав по полу картошку из авоськи. Видно, упала. Врач развёл руками — сердце. Или сосуды. И никого — ни звонков, ни вопросов, ни цветов на подоконнике.
Запах этот потом долго не выветривался из памяти Сергея. Это был не запах смерти. Это был запах одиночества. Он пах старыми газетами, немытыми окнами и тишиной, в которой больше не слышно дыхания. В комнате всё было прибрано: книги с закладками, вымытая посуда, подоконник с геранью. У каждого цветка — бумажка с датой полива. Как будто она жила в доме, где сама же и была смотрителем. И никто её не искал. Никто. Ни родня, ни друзья. Лишь Сергей написал заявление в ЖЭК. Один во всём дворе.
Прошло несколько месяцев. Он стал просыпаться среди ночи. Мысли лезли обрывками, без связи, оставляя чувство, будто что-то важное упущено. Курил на балконе, глядя на тёмные окна её квартиры. Они были черны, как занавес после спектакля. Но однажды там зажегся свет.
Он поднялся. Постучал. Уже хотел уходить — как вдруг дверь приоткрылась. На пороге стояла молодая женщина. Рыжеватые волосы, тонкие руки, глаза — точь-в-точь как у Валентины Семёновны. Смотрела не на него, а куда-то внутрь. В квартиру. В прошлое.
— Я её племянница, — сказала. — Татьяна. Разбираю вещи. Хотите зайти?
Он переступил порог. Всё изменилось — новые обои, другой запах, чужие шторы. Но воздух… воздух всё ещё хранил след того варенья. И того одиночества. Девушка приехала из Вологды. Рассказала, что не виделись годами — поссорились из-за пустяка. А потом наткнулась на объявление в газете и поняла — не успела. Вещей почти не осталось: пара коробок, старые фото, книги. И одна потрёпанная тетрадь с вырезками из журналов. Она держала её на коленях, проводя пальцами по страницам. Будто искала там что-то важное.
Разговорились. Сергей предложил помочь с перевозкой. Потом — чаю. Она задержалась на неделю. Потом на месяц. Сняла комнату неподалёку. Они стали встречаться. Без лишних слов. Без пафоса. Просто — тихо. Он снова устроился на работу, она открыла маленький букинистический магазин. Съездили вместе в Сочи. Потом — в Вологду.
А однажды он нашёл банку варенья. На самой верхней полке. Без подписи. Такую же. Варенье снова было с горчинкой. Он ел его молча. Без ничего. Просто ложка за ложкой. Это было — про неё. Про Валентину Семёновну. Про её незаметную доброту. Про то, как можно уйти, но не стать призраком. Как можно остаться — в банке варенья. В забытой книге. В чьей-то памяти.
Некоторые люди приходят не для того, чтобы остаться. А для того, чтобы напомнить: ты ещё жив. И когда ты сам забыл, как дышать полной грудью, они постучат. Не в дверь. В сердце.
Иногда он всё ещё поднимался к её двери. Просто постоять. Просто вспомнить. Просто побыть рядом. Иногда с цветами. Иногда — с вареньем. И этого хватало.
