Тени за стеклом
Каждый вечер, ровно в шесть, Игорь Васильевич усаживался у окна. Ни раньше, ни позже — будто в нём срабатывал часовой механизм, запускавший привычный ритуал: вскипятить чайник, взять потрёпанную книгу, подстелить подушку с выцветшим узором. На подоконнике — горячая кружка, в углу стекла — мутный след от дыхания, оставленный холодной московской осенью. Комната тонула в жёлтом свете лампы, а за окном медленно темнело. Телефон молчал. Телевизор оставался выключенным. Игорь смотрел во двор — в свой маленький театр жизни, где каждый жест, каждый шаг был частью давно знакомого спектакля.
Ему было шестьдесят восемь. Пенсия скромная, здоровье — как осенний ветер: то стихнет, то разыграется. Давление скакало, суставы ныли, но он держался. Жил один. Жена ушла пять лет назад — тихо, во сне, без мучений, как потом сказали врачи. С тех пор квартира звучала иначе: скрип паркета, эхо шагов, тишина, ставшая гуще. Дети разъехались: сын в Новосибирске, дочь в Польше. Звонили по праздникам, говорили кратко, будто отчитывались. Приезжали редко. Но двор — двор оставался неизменным. Верный, как старый дворовый пёс Жучка, что каждый вечер обходил свои владения.
Двор был обычным, даже скучноватым: покосившаяся скамейка, берёза с облезлой корой, пара машин у подъезда, песочница, превратившаяся в свалку окурков и сломанных машинок. Асфальт трескался, лужи весной отражали только серое небо и тусклые окна хрущёвок. Но Игорь знал этот двор, как свои пять пальцев. Замечал, кто выносит мусор ночью, кто прячется за гаражами с бутылкой пива, кто выгуливает собаку, а кто делает вид, что идёт на работу, а сам бродит без дела. Он читал их, как открытую книгу, где герои годами играют одни и те же роли.
Но главное — каждый вечер мимо проходила она. Женщина в тёмно-синем пальто. Высокая, с прямой спиной, аккуратной причёской и книгой в руках. Всегда одна. Без телефона, без наушников. Её шаги были размеренными, будто она отмеряла невидимый такт. Шла не спеша, но с внутренней уверенностью, словно знала точный маршрут. И каждый раз, проходя под его окном, слегка поднимала взгляд. Иногда кивала. Иногда — едва улыбалась. Лёгкой, почти невесомой улыбкой, словно оставляла ему этот момент как подарок. И этого хватало. Этого было достаточно, чтобы вечер становился теплее.
Он не знал, кто она. Сначала решил — новая соседка. Потом заметил: она ни с кем не здоровается, её не видно в магазине, будто появляется из ниоткуда. Ровно в шесть двадцать. Точно по расписанию. Не спешит, не опаздывает, не сворачивает. И в этом было что-то гипнотизирующее — предсказуемость, которой так не хватало в его жизни, где всё утекало, как вода сквозь пальцы.
Игорь начал ждать. Готовиться. Надевал свежую рубашку, брызгал «Шипром», хотя знал, что за стеклом она не почувствует запаха. Заваривал крепкий чай, ставил на стол пару пряников — будто ждал гостя. Не обманывал себя. Просто хотел чувствовать себя не зрителем, а участником — пусть даже в этой тихой, почти незаметной пьесе.
Однажды её не было. Потом ещё день. Неделю. Тревога, как осенний сквозняк, заползла в грудь. Не объяснишь, почему её отсутствие вдруг стало пустотой. Будто из песни вырезали ноту, и мелодия рассыпалась. Игорь пытался читать, включал «Маяк», но всё казалось пресным. Будто в его театре погасли все огни.
На десятый день он вышел во двор. Впервые за год — не в аптеку, не за хлебом, а просто так. Сел на скамейку, ощущая, как холод пробирает сквозь пальто. Смотрел, как ветер рвёт последние листья с берёзы, как рыжий кот крадётся к мусоркам. Дошёл до соседнего подъезда. Заглянул в окна — там мигали голубые экраны, горели лампы под абажурами. Потом — к лавочке у почты. И вдруг увидел её.
Она сидела, ссутулившись, в тонком свитере, слишком лёгком для ноябрьского ветра. Без своего пальто. Книга лежала рядом, раскрытая, но нечитаемая, будто она раздумала.
— Добрый вечер, — сказал он, и голос дрогнул, выдавая напряжение.
Она подняла глаза. Улыбнулась — но в улыбке была грусть, тяжёлая, как промокший валенок. Словно слова давно не касались её, а тишина въелась в кожу.
— Я ждала, когда вы появитесь. А вы всё не выходили.
Он сел рядом. Молчал. Потом, будто не удержавшись, выдохнул:
— Я думал, вас больше нет.
— А я думала, что исчезну, если меня никто не будет ждать.
Они сидели, пока двор не погрузился в темноту. Мимо спешили люди, в окнах зажигались огни, тени становились длиннее. Лавочка стала островком, где время остановилось. Потом он предложил чаю. Просто, будто это было само собой разумеющимся. Она посмотрела на него — долго, пристально, будто искала подтверждение, что это не вежливость, не случайность. Потом кивнула. Твёрдо, как человек, сделавший выбор.
Она согласилась.
Теперь они смотрели во двор вместе. В шесть. По-прежнему молча. Но тишина стала другой — тёплой, уютной, как старый вязаный шарф. Пятно на стекле от дыхания размылось ещё больше. Чай заваривали покрепче. Потому что теперь его хватало на двоих.
