**Другая сторона тишины**
Каждый день я просыпался ровно в 6:14. Без будильника, без причины — просто тело само знало, когда подняться. Будто часы внутри отмерили годы и остановились на этом времени. Я садился на край кровати и слушал тишину — ту, что приходит не сразу, а поселяется в доме, когда ты перестаёшь ждать шагов за дверью. Тишину, в которой слышно, как капает вода и скрипит паркет.
Свет не включал. Любил этот серый рассвет — когда мир ещё не требует ответов. На кухне среди идеально расставленных чашек стояла одна, со сколом. Её выбрала Алевтина. «В ней душа есть», — смеялась она. Я ставил чайник, раскладывал таблетки: белая — утро, жёлтая — вечер, а зелёная — «про запас». Всё лежало на своих местах. Даже одиночество. Оно стало как старый свитер — привычное, потёртое, но своё.
Шесть лет без неё. После похорон сходил с ума — разговаривал со стенами, ставил две тарелки. Потом научился жить. Одиночество перестало быть наказанием — стало ритмом. В этом ритме были свои звуки: шелест занавески, гудение чайника, скрип половицы. За них и держался.
Каждое утро шёл на рынок — не за продуктами, а за словами. Три фразы с бабушкой у овощей, две — с мясником, кивок соседке. Эти обрывки разговоров удерживали меня в реальности. Напоминали — я ещё есть.
В тот день я возвращался с батоном, когда увидел парнишку на скамейке. Сидел сгорбившись, в куртке не по размеру, ботинки нараспашку, рюкзак потрёпанный. Просто сидел. Без просьб, без жалоб. Как будто ни на что не надеялся.
— Замёрзнешь, — сказал я, подходя ближе.
— Да уже, — пробормотал он.
Посидели молча. Потом я встал, отряхнул ладони:
— Пошли чай пить. А то я один. Даже поболтать не с кем.
Он не сразу поднялся. Словно проверял — верить ли не словам, а тону. Но встал. Пошёл.
Так в моей жизни появился Игорь. Сначала «на пару дней». Потом «пока разберёмся». А потом — просто остался. Без вопросов, без условий. Я не лез в его прошлое, не допытывался о родителях. Учил жарить драники, менять прокладки, стоять в очереди без стыда. Давал читать старые книги, где слова имели вес. Мы не копались в воспоминаниях. Говорили только о завтрашнем дне.
Через год оформил опеку. Игорь пошёл в ПТУ, потом на завод. Потом женился. Но каждый вечер приходил. Иногда с пирожками, иногда просто — помолчать. Таким молчанием, в котором было всё.
Когда я умер — тихо, во сне — на тумбочке нашли записку: *«Тишина бывает разной. Но лишь та, где слышен ещё один голос, — живая. Спасибо, что вернул её мне».*
На похоронах Игорь стоял прямо, с дрожащими пальцами, но твёрдым голосом:
— Он научил меня слышать. И жить. Негромко, но по-настоящему.
А вечером он вернулся на ту самую кухню, налил чай в чашку со сколом и поставил рядом вторую. Не от боли. А чтобы помнить.
Потому что тишина — не пустота. Это место, где всё ещё слышно тех, кто научил тебя жить.
