— Ну что, Лидка, не кричи. Забирай Наташку к себе. Я больше не могу, понимаешь? И с детьми справляться, и за ней ухаживать. Она же как бревно лежит. Кто виноват? Я? Ты там вообще в своём уме? Нет?
А меня скоро то же ждёт. За детьми следи, хозяйство веди, да ещё и за Наташкой хлопочи. Ну и что, она раньше справлялась? А мне уже невмоготу. Да я её не бросаю, просто пусть у тебя поживёт немного. Нет у меня ни бабы, ни помощи. Ты меня уже достала, на себя посмотри. Не заберёшь — ей-богу, в больницу сдам или сам туда двинусь! — бушевал Павел в трубку.
Когда после долгих препирательств Лида наконец согласилась, чтобы сестра пожила у неё, Павел перекрестился. Он любил жену, но эти полгода после её инсульта казались ему вечностью. Дочке Кате семь, Вове — четыре, малые ещё. Какая от них помощь? Да ещё Наташа… Говорить не может, только мычит. И плачет. Постоянно. Когда дети подходят или когда он её кормит. Однажды даже пошутил: «Зачем соль переводить? У тебя она и так со слезами выходит». Маша не поняла шутку, расстроилась ещё больше. Отвернулась и есть отказалась. Он тогда в сердцах швырнул тарелку с кашей в стену и вышел.
После разговора с Лидой в душе засела какая-то тягучая, липкая тяжесть. К ней добавился ещё и стыд. Павлу казалось, что с каждым словом он всё больше предаёт жену. Но сил больше не было. Он был на грани.
Вечером, когда дети уснули, а Наташа лежала с закрытыми глазами, он вышел из дома. Осмотрелся — темно. В деревне рано ложатся, утром ведь вставать спозаранку. Только у соседа, деда Миши, горел свет. Павел прислушался — в доме тихо. Решительно зашагал к нему.
— Вот так, дед Миша. Отправлю Наталку к сестре, хоть немного передохну. С детьми как-нибудь справлюсь. Катя в этом году в школу пойдёт, а Вовку в садик отведу. Там хоть кормят, мне только ужин приготовить… — вертел он в пальцах рюмку, но в горло спиртное не лезло. Горечь проблем будто застряла внутри.
— Пашок, молод ты ещё, мало что понял. Вот вернись сейчас моя Марфуша с того света — больная, хромая, слепая… Да я бы на руках носил, пылинки с неё сдувал. Скучаю по ней страшно. Как ни крути, а больше полвека вместе прожили. И ругались бывало, и разбегаться хотели. Но любовь между нами была, она нас и держала. А ты? Наташка заболела — и ты сразу заныл. «Ой, не могу, ой, тяжело». А если бы с тобой такое случилось? Она бы тебя никогда не сдала, как вещь какую.
Деда Миша замолчал и с шумом отодвинул стакан.
— А ты вспомни, когда ты под забор упал и ноги в гипсе были. Она тебя к твоей мамке, царствие ей небесное, отослала? Не-а. Горшки из-под тебя носила, капризы твои исполняла. Теперь твоя очередь. Ты мужик, ей-богу, чего разнылся? Это не приговор. Люби, помогай — и она встанет, родная. Вот тебе мой сказ. Отправишь жену — потом не жалуйся. Даже руку не подам, знай! — и громко высморкался в клетчатый платок.
Павел подошёл к дому и присел на крыльцо. Слова соседа жгли, будто раскалённым железИ с тех пор каждый день Павел терпеливо помогал Наташе вставать на ноги, зная, что только вместе они смогут пережить любую беду.
