Во сне, густом, как летний туман над деревенскими полями, всё было иначе.
В маленьком селе под Рязанью, где воздух пропитан запахом ржаного хлеба и нагретой солнцем земли, моя жизнь в тридцать шесть лет вдруг затерялась в обиде за дочь. Меня зовут Варвара, я жена Анатолия, и у нас есть восьмилетняя Дашенька. Вчера она вернулась от бабушки, моей свекрови Галины Степановны, вся в слезах, рассказывая, как та обругала её за клубничную грядку. Я в ярости, что свекровь довела мою девочку до слёз, и не знаю, как защитить её, не разорвав семью.
**Семья, где Дашенька была счастьем**
Дашенька — наше солнышко. Добрая, с глазами, как два василька, она обожает возиться в огороде. Мы с Анатолием живём в городе, но часто ездим в деревню к его родителям, где Даша гостит у бабушки. Галина Степановна, свекровь, всегда казалась мне суровой, но справедливой. Она учила девочку доить корову, собирать смородину, и я радовалась, что дочь растёт в любви к земле. Анатолий, слесарь, гордился, что Дашенька так тянется к бабушке, и я не лезла в их отношения. Но вчера всё перевернулось.
Галина Степановна боготворит свой огород. Её грядки — её царство, особенно клубника, которую она холит, как дитя. Дашенька всегда бегала туда с восторгом, помогала полоть, поливать. Я думала, свекровь радуется, но оказалось — она видела в этом угрозу урожаю. Дашин поступок — невинная шалость — стал поводом для ссоры, которую я не могу забыть.
**Слёзы, прожёгшие душу**
Вчера Дашенька прибежала домой, рыдая. Я обняла её, спрашивая, что случилось. Сквозь слёзы она прошептала: «Мама… я только… попробовала клубничку… а бабушка закричала: „Ты что, топчешь мои грядки, воришка?!“». Девочка дрожала, повторяя, что не хотела ничего испортить, просто не удержалась.
Я онемела. Воришка? Моя Даша, которая обожала бабушку, бегала к ней, как на праздник? Галина Степановна не просто накричала — она опозорила её, заставила чувствовать вину за детскую радость. Я позвонила свекрови. «Варя, она мне грядки топтала! Воспитывать надо!» — рявкнула та. Я пыталась объяснить, что Даша — ребёнок, что можно было просто сказать, но свекровь лишь фыркнула: «Мой огород — не игрушка».
Анатолий, узнав, лишь махнул рукой: «Бабушка строгая, но Даша не должна была без спросу». Его равнодушие обожгло меня. Не должна? Она ребёнок, а не вор! Я не могу простить, что моя дочь рыдала из-за горстки ягод, которые свекровь ценит больше её улыбки.
**Боль, которая не уходит**
Теперь Дашенька боится ехать к бабушке. «Мама, а вдруг она опять…» — шепчет она, и у меня сжимается сердце. Я учила её любить семью, но как объяснить, что бабушка оказалась такой жестокой? Галина Степановна даже не извинилась, будто её кусты дороже внучки. Подруги ахают: «Варь, не пускай её туда, это травма!» Но Анатолий твердит: «Мать не хотела зла, не драматизируй».
Я вижу, как Дашенька стала тише. Она больше не смеётся, рассказывая про деревню, не рисует бабушкин огород. Её радость погасла, и я виню себя — почему не защитила раньше? Свекровь всегда была жёсткой, но я не думала, что дойдёт до такого. Как вернуть дочери смех? Как доказать, что она не виновата?
**Сон, в котором нет выхода**
Я не знаю, что делать. Запретить Даше ездить к бабушке? Но это рассорит меня с Анатолием. Поговорить с Галиной Степановной? Боюсь, она снова обвинит Дашу в «распущенности». Просить мужа вмешаться? Но он, кажется, уже выбрал сторону. Молчать? Но я не хочу, чтобы дочь росла с ощущением, что её радость — преступление.
В тридцать шесть лет я хочу, чтобы Дашенька была счастлива. Чтобы её детство пахло ягодами, а не слезами. Галина Степановна, может, и дорожит своими грядками, но её словаНо в этом сне я найду в себе силы сделать так, чтобы никто не смел красть солнце из глаз моей Дашеньки.
