Ваня сидел в инвалидном кресле и смотрел на улицу через пыльные окна. Не повезло из больничной палаты открывался вид на внутренний двор с уютным сквериком, лавочками и клумбами, но людей почти не было. Да и зима на дворе кто пойдёт гулять в такую погоду? В палате он был один. Неделю назад его соседа, Сережу Морозова, выписали, и с тех пор Ване стало совсем тоскливо. Сережа был душой компании, весельчаком, мог рассказывать истории часами, разыгрывая их как настоящий актер. Он и учился на актера на третьем курсе театрального. Скучать с ним было невозможно. Да ещё и мама к нему каждый день приходила, пироги приносила, фрукты, сладости, которыми Сережа щедро делился с Ваней. Теперь, когда соседа не стало, палата опустела, и Ваня чувствовал себя брошенным.

Грустные мысли прервала медсестра. Ваня взглянул и расстроился еще больше: вместо молоденькой и весёлой Насти на уколы пришла вечно недовольная Галина Степановна. За два месяца в больнице он ни разу не видел, чтобы она улыбнулась. Да и голос у неё был резкий, будто наждаком по стеклу.

Ну что, Васюткин, разлёгся? На кровать марш! рявкнула Галина Степановна, размахивая шприцем.

Ваня вздохнул, покорно развернул кресло и подкатил к кровати. Медсестра ловко уложила его, перевернула на живот.

Штаны вниз, скомандовала она.

Ваня повиновался и даже не почувствовал укола. Галина Степановна ставила их мастерски.

«Сколько ей лет? размышлял Ваня, глядя, как она нащупывает вену на его худой руке. На пенсию, наверное, уже пора, но денег не хватает. Вот и злится».

Игла вошла почти безболезненно.

Всё, Васюткин, готово. Доктор заходил? неожиданно спросила она, собираясь уходить.

Нет еще, покачал головой Ваня. Может, позже

Жди. И у окна не торчи продует, и так тощий, как щепка, бросила Галина Степановна на прощание.

Ваня хотел обидеться, но не смог: сквозь её грубость ему чудилась забота. Пусть и такая.

А заботиться о нём было некому. Ваня сирота. Родители погибли, когда ему было четыре: в их деревенском доме случился пожар. Мать успела выбросить его в сугроб через окно, а сама сгорела вместе с отцом. Ожог на плече и кривое запястье единственное, что осталось от той жизни. Родственники были, но никто не захотел взять мальчика.

От матери ему достались зелёные глаза, мягкий характер и мечтательность, от отца высокий рост, размашистая походка и любовь к математике. Родителей он почти не помнил, только обрывки: вот он с мамой на празднике в деревне, смеётся, вот сидит у отца на плечах, ветер в лицо Ещё был рыжий кот то ли Васька, то ли Рыжик. Даже фотографий не осталось всё сгорело.

В больнице его никто не навещал. В восемнадцать государство дало ему комнату в общаге на пятом этаже. Жить одному нравилось, но порой накатывала тоска. Со временем он привык к одиночеству, но детдомовское прошлое иногда напоминало о себе особенно когда видел детей с родителями.

После школы Ваня хотел в университет, но не прошёл по баллам. Пошёл в колледж. Специальность понравилась, но с одногруппниками не сложилось: тихий, замкнутый, в шумных тусовках не участвовал. Зато книги и научные журналы глотал запоем. Девушки тоже обходили его стороной слишком скромный, не умел красиво ухаживать. Да и выглядел моложе своих лет.

Два месяца назад, опаздывая на пары, он поскользнулся в переходе и сломал обе ноги. Переломы заживали долго, но теперь доктор сказал:

Василий, радую кости срослись. Через пару недель на костыли встанете. Дальше лечиться будете дома. Вас кто-то встретит?

Ваня кивнул.

Отлично. Сейчас Галина Степановна поможет собраться. Выздоравливайте и к нам больше не возвращайтесь.

Когда доктор ушёл, Ваня задумался: как он доберётся до общаги на пятый этаж без лифта? Размышления прервала Галина Степановна.

Чего сидишь, Васюткин? Выписывают же. Она протянула ему рюкзак из-под кровати. Собирайся.

Ваня молча начал складывать вещи. Вдруг медсестра прищурилась:

Ты зачем врачу соврал?

О чём вы?

Не дури, Васюткин. Знаю, что за тобой никто не приедет. Как домой добираться будешь?

Как-нибудь доберусь.

Ты же на ногах стоять не можешь. Как жить-то будешь?

Разберусь.

Галина Степановна села рядом, посмотрела ему в глаза:

Ваня, может, не моё дело, но тебе помощь нужна. Сам ты не справишься.

Справлюсь.

Не справишься. Я в медицине не первый год. Чего упрямишься?

А вы к чему это?

К тому, что поживи пока у меня. Далеко, за городом, зато крыльцо две ступеньки. Комната свободная есть. Как окрепнешь вернёшься. Я одна, муж давно умер, детей нет

Ваня остолбенел. Жить у неё?! Они же чужие люди!

Молчишь? нахмурилась Галина Степановна.

Неудобно как-то

Хватит дурака валять, Васюткин. Неудобно это на коляске в общаге без лифта барахтаться. Поедешь?

Ваня колебался. Но разве она была совсем чужой? Эти месяцы она о нём заботилась: «Васюткин, быстрее ешь, творог полезный», «Окно закрой, сквозняк!», «На ужин котлеты, твои любимые». И сейчас, единственная во всём мире, предлагала помощь.

Согласен, прошептал он. Только денег у меня нет Стипендия не скоро.

Галина Степановна уперла руки в боки:

Ты что, сдурел? Думаешь, я за деньги тебя зову? Жалко мне тебя!

Я просто

Ладно, не обижайся. Пойдём в сестринскую, дождёшься конца смены поедем.

Её дом был маленьким, уютным, с резными наличниками. Внутри две комнатки, одна из них теперь Ванина. Первые дни он