«Кто такой ребёнок без корней? Пустое место. Тень, случайно получившая плоть.»
— Ты всегда ощущала себя тенью? — спросил Дмитрий, помешивая сахар в стакане чая на моей просторной кухне.
Я взглянула на него. На единственного человека, знавшего всю правду. Того, кто помог мне отыскать её — женщину, носившую меня под сердцем, а затем выбросившую, как ненужную вещь.
Мой первый крик не растрогал её. Всё, что осталось — записка на дешёвом пледе: «Прости.» Одно слово. Вся материнская любовь, которой мне было не суждено познать.
Валентина Ивановна и Борис Николаевич, пожилые супруги без детей, обнаружили меня ранним ноябрьским утром. Открыв дверь, они увидели плачущий свёрток. Хватило совести не отправить в детдом, но не хватило сердца полюбить.
— Ты живешь в нашем доме, Светлана, но помни: ты нам не родная, и мы тебе тоже, — повторяла Валентина Ивановна каждый год в день моего «рождения».
Их двухкомнатная хрущёвка стала моей тюрьмой. Мне выделили угол в коридоре с раскладушкой. Ела я отдельно, доедая их остывшие объедки. Одежду покупали на барахолке — всегда на размер больше. «На вырост», — говорила она. Вот только когда я дорастала — вещи уже рассыпались от ветхости.
В школе я была изгоем. «Подкидыш», «бомжовка» — шёпот следовал за мной.
Я не плакала. Зачем? Я копила в себе всё: гнев, решимость, силу. Каждая насмешка, каждый презрительный взгляд добавляли мне жару.
В тринадцать я начала подрабатывать: раздавала рекламу, выгуливала соседских собак. Деньги прятала под отставшую плитку в коридоре. Однажды Валентина Ивановна их нашла.
— Украла? — спросила она, сжимая смятые бумажки. — Я так и знала, дурная кровь…
— Это я заработала, — ответила я.
Она швырнула купюры на стол:
— Тогда плати. За стол. За крышу. Пора.
К пятнадцати я работала всё свободное время. В семнадцать поступила в питерский вуз. Уехала с рюкзаком и картонной коробкой — там хранилось моё единственное сокровище: фото новорождённой, сделанное медсестрой перед тем, как «мать» забрала меня из роддома.
— Она никогда тебя не любила, Светка, — сказала на прощание Валентина Ивановна. — И мы тоже. Зато честно.
В общаге я жила втроём в комнате. Питалась дошираком. Училась до изнеможения — только пятёрки, только повышенная стипендия. Ночями подрабатывала в круглосуточном магазине. Сокурсники смеялись над моей поношенной одеждой. Я их не слышала. Я слышала лишь один голос: Я найду её. Я докажу, кого она бросила.
Нет ничего страшнее чувства ненужности. Оно въедается в кожу, как ржавчина.
Дмитрий знал мою историю. Знал, как я поднималась. Как рвалась вперёд, словно задыхалась.
— Ты понимаешь, что это не принесёт тебе покоя, — сказал он как-то.
— Мне покой не нужен, — ответила я. — Мне нужно поставить точку.
Жизнь непредсказуема. Иногда шанс приходит оттуда, откуда не ждёшь. На третьем курсе преподаватель дал задание: разработать маркетинговую стратегию для сети аптек.
Трое суток без сна. Вся боль, вся злость вылились в эту работу. Когда я защитила проект, в аудитории повисла тишина.
Через неделю преподаватель ворвался в аудиторию:
— Светлана! Вашей работой заинтересовались в «Яндексе». Хотят встречи.
Мне предложили не зарплату, а долю в проекте. Я подписала контракт дрожащей рукой — терять мне было нечего.
Год спустя стартап взлетел. Моя доля превратилась в суммы, о которых я не мечтала. Хватило на первоначальный взнос за трёшку в центре, на инвестиции в новое дело.
Жизнь завертелась. К двадцати пяти у меня была своя квартира — светлая, просторная. Я привезла туда лишь рюкзак и ту самую коробку. Прошлое осталось за порогом.
Но счастья не было. Лишь пустота.
— На тебе сидит тень, — сказал Дмитрий.
И я согласилась. Тогда он предложил помочь. Дмитрий был не просто другом, но и частным детективом. Два года поисков. Сотни тупиков. И наконец он нашёл её.
Людмила Васильевна Орлова. 49 лет. Разведена. Живёт в обшарпанной пятиэтажке на окраине. Работает где придётся. Детей нет. «Детей нет» — эта строка обожгла сильнее всего.
Он показал её фото. Измождённое лицо. Потухший взгляд.
— Она ищет работу, — сказал Дмитрий. — Уборщицей. Ты уверена?
— Абсолютно, — ответила я.
Мы дали объявление. Дмитрий проводил собеседование за моим столом. Я наблюдала через скрытую камеру.
— Опыт есть, Людмила Васильевна? — деловито спросил он.
— Да, — она теребила потрёскавшиеся пальцы. — Офисы, квартиры… Стараюсь изо всех сил.
— Работодатель требовательный. Нужна идеальная чистота.
— Я понимаю. Мне очень нужна эта работа…
Её голос дрожал, спина сгорбилась. Ничего не осталось от былой гордости.
— Вы приняты на испытательный срок, — заключил Дмитрий.
Когда она ушла, я подошла к столу. На нём лежал её паспорт. Документ женщины, подарившей мне жизнь и отнявшей любовь.
— Ты действительно хочешь продолжать? — спросил Дмитрий.
— Теперь — больше чем когда-либо, — ответила я.
Через неделю она впервые пришла ко мне. Со шваброй и ведром. Согбенная тень прошлого.
Первая встреча была короткой. Я кивнула холодно, делая вид, что занята.
Она не узнала меня. В её глазах читалось лишь отчаяние удержать работу.
Я наблюдала, как она моет мои полы, гладит мои блузки, начищает мои зеркала. Оставляла чаевые — не из жалости, а чтобы она возвращалась.
Два месяца. Восемь уборок. Людмила превратилась в призрака в моём доме. Почти невидимку.
Иногда я ловила её взгляд на моих фото: перед Эрмитажем, на конференциях, с коллегами. Она всматривалась в моё лицо. И я спрашивала себя: неужели узнаёт?
Дмитрий ворчал:
— Ты мучаешь её. И себя.
Возможно. Но я не могла остановиться.
Потом всё изменилось.
Однажды она задержалась у книжной полки. Взяла моё выпускное фото. Я стояла в дверях и видела, как её дрожащие пальцы гладят стекло.
ЯЯ подошла к ней, взяла её натруженные руки в свои и сказала: «Мама, давай попробуем всё начать сначала».
