Меня зовут Пётр Иванов, я живу в Истре, где тихие улицы Московской области укрываются тенями старых лип. Я не нищий, но и не миллионер за годы успел собрать небольшое гнёздышко: деревянный дом, дачный участок, «Тойоту», немного сбережений на «чёрный день». С женой, Евгенией, мы всегда были теми родителями, которые отдавали детям всё самое дорогое, даже если сами оставались с пустыми карманами. Мы жертвовали собой, полагая, что так должно быть. Со временем я понял, что благодарность часто заменяется привычкой к подачкам.
У нас трое детей: Сергей, Лада и Дмитрий. Все уже взрослые, самостоятельные по крайней мере, так должно быть. Старшему, Сергею, почти сорок. И вот парадокс: каждый из них вечно «в беде», на краю пропасти. Первым к мне обратился Сергей. Молодой, полон амбиций, но постоянно жалуется: работа не та, начальник дурак, клиенты неблагодарные. Я помог ему купить первую машину, дал деньги на взнос за квартиру, потом на ремонт, потом на лечение жены, а затем просто «перекантоваться». Делал я это потому, что я отец, потому что люблю, потому что как отказать своему сыну?
Лада наша нежная принцесса, творческая душа. Её браки рушились один за другим, работа не держалась дольше пары месяцев. Она звонила в слезах, голос дрожал: «Папа, нечем платить за квартиру», «Папа, долги душат», «Папочка, ты же не бросишь меня?» И я не бросал переводил деньги, спасал, вытирал её слёзы через телефонную трубку. Дмитрий, младший, считал, что мир ему должен. Работать «на дядю» не хотел, грёзил своим бизнесом. Я вкладывался в его мечты: первый раз прогорел, второй снова крах, третий опять пустота. Потом пошли кредиты, а затем просто перечисления «на жизнь». Я давал, давал, давал.
Когда Евгения умерла, я остался один. Дети приехали на похороны обняли, поплакали. А через неделю звонки возобновились. Лада: «Пап, знаю, тебе тяжело, но мне нужен адвокат, помоги». Сергей: «Пап, ты теперь один, расходов меньше, подкинь немного». Дмитрий: «Пап, мама бы не отказала». Я переводил деньги не потому, что хотел, а потому что боялся остаться в пустоте. Хотел услышать хоть какоето «спасибо», хоть голос, что я нужен. Но «спасибо» давно исчезло остались только новые просьбы, как эхо в колодце.
Счёт таял на глазах. Я стал считать каждую копейку в магазине, отказался от поездок к друзьям, не купил новую куртку «зачем, старая ещё жива». И вдруг заметил: дети не спрашивают, как моё здоровье, сплю ли я по ночам, не зовут в гости. Только сообщения: «Пап, выручи ещё разок», «Пап, я потом отдам» никто никогда не отдал. «Пап, ты же крепкий, справишься». Однажды вечером я сидел на кухне, пил остывший чай и понял: я выдохся. Не от старости, не от усталости тела, а от того, что стал для них живым банкоматом.
В ту же ночь я написал три письма Сергею, Ладе, Дмитрию. Короткие, но твёрдые: «Я люблю вас. Я дал вам всё, что мог. Теперь ваша очередь встать на ноги. Больше ни рубля, никаких оправданий. Вы сильные, я верю в вас. Но я теперь просто отец, а не кошелёк. Надеюсь, вы позвоните не за деньгами, а просто так». Ответов я не ждал, но они пришли. Сергей промолчал ни слова, ни звука. Лада прислала гневное: «Спасибо, папа, решил нас всех предать напоследок!». Дмитрий позвонил, долго молчал, а потом выдавил: «Прости. Ты прав. Я даже не помню, когда спрашивал, как у тебя дела». Его голос дрожал, и в нём впервые прозвучал стыд.
Прошло почти полгода. Я снова ем то, что люблю, а не то, что дешевле. Купил себе тёплую куртку первую за годы. Записался в клуб для пенсионеров, где учат рисовать краски оживили мои серые дни. Впервые я не стыжусь жить для себя. На день рождения пришёл Дмитрий без просьб и намёков, принёс кусок торта и сказал: «Решил устроиться на нормальную работу. Хочу, чтобы ты мной гордился. Не за то, что ты мне дал, а за то, что я сам справился». Я заплакал не от горя, а от гордости, что сквозь усталость и обиду пробилось светлое чувство.
Они привыкли, что я всегда рядом с кошельком наготове. Я был их спасательным кругом, их вечным должником за любовь, за детство. Но я устал быть машиной для раздачи денег. Сергей и Лада пока молчат может, злятся, может, не знают, что сказать. Я больше не жду их звонков с протянутой рукой. У меня есть дом, холсты, краски, и я учусь дышать свободно. Дмитрий дал мне надежду, что не всё потеряно, что мои дети ещё могут стать людьми, а не иждивенцами. Я больше не банкомат я отец, который хочет, чтобы его любили за душу, а не за счёт в банке. И впервые за годы я верю, что это возможно.
