Слушай, Пётр Иванов тут делится, как он перестал быть живым банкоматом для своих взрослых детей. Я живу в небольшом Калужском поселке, где улицы укрыты кленовыми кронами, а жизнь течёт в привычных русских ритмах. Не миллионер, конечно, но к старости успел собрать коечто: собственный дом, дачку за городом, «ВАЗ2101», немного сбережений на чёрный день. С женой, Ольгой, мы всегда ставили детей на первое место, отдавали им всё, что могли, даже если самому оставалось лишь «пара копеек». Мы думали, что так и должно быть, но со временем понял, что часто получаешь лишь привычку к подачкам.
У нас трое: старший Сергей, почти сорок, дочурка Аглая творческая, нежная, и младший Дмитрий. Все уже должны быть самостоятельными, а они всё в «трудной ситуации». Первый к нам пришёл Сергей. Парень с большими планами, но постоянно жалуется: «не та работа», «начальник идиот», «клиенты не благодарны». Я помогал ему купить первую «машинку», подкидывал на первый взнос за квартиру, потом на ремонт, потом на лечение жены, а потом просто «перекантовываться». Делал это, потому что он мой сын, потому что я его люблю, потому что отказать отцу трудно.
Аглая наша «принцесса», каждый её брак разваливался, работа не держалась дольше пары месяцев. Она звонила в слезах, голос дрожал: «Пап, нечем платить за комнату», «долги душат», «ты же не бросишь меня?». Я переводил деньги, спасал её, словно вытирал слёзы через телефонную трубку. Дмитрий, младший, считал, что мир ему должен. Работать «на дядю» не хотел, мечтал о своём бизнесе. Я вкладывался в его идеи: первая провалилась, вторая тоже, третья пустой лист. Потом пошли кредиты, потом просто «на жизнь». Я давал, давал, давал.
Когда Ольгу забрал Смерть, я остался один. Дети приехали на похороны, обнялись, поплакали, а через неделю снова начались звонки. Аглая: «Пап, нужен адвокат, помоги». Сергей: «Пап, теперь расходов меньше, подкинь немного». Дмитрий: «Мама бы не отказала». Я переводил деньги не из желания, а из страха остаться в пустоте, из желания слышать хоть какоето «спасибо». Но «спасибо» давно исчезло, остались только новые просьбы, эхом отзывающиеся в колодце.
Счёт таял на глазах. Я стал считать каждую копейку в магазине, отказался от поездок к друзьям, не стал покупать новую куртку «зачем, старая ещё согреет». И вдруг заметил: дети больше не спрашивают, как моё здоровье, сплю ли я, не зовут в гости. Лишь сообщения: «Пап, выручи ещё», «Пап, я потом отдам» а отдать они никогда не собираются. Однажды вечером, сидя на кухне с остывшим чаем, понял: я выдохся не от старости, а от того, что стал для них живым банкоматом.
В ту же ночь написал три коротких, но твёрдых письма: Сергею, Аглае, Дмитрию. «Люблю вас. Дал всё, что мог. Теперь ваша очередь встать на ноги. Ни рубля больше, никаких оправданий. Вы сильные, я в вас верю. Я отец, а не кошелёк. Надеюсь, позвоните не за деньгами, а просто так». Ответов не ждал, но они пришли. Сергей молчал, никаких слов. Аглая бросила гневное: «Спасибо, папа, решился предать нас в последний момент». Дмитрий позвонил, долго молчал, а потом сказал: «Прости. Ты прав. Я даже не помню, как ты живёшь». Его голос дрожал, и в нём впервые прозвучал стыд.
Полгода прошло. Я снова ем то, что люблю, а не то, что дешёво. Купил себе тёплую куртку первую за годы. Записался в клуб для пенсионеров, где учат рисовать, и краски оживили мои серые будни. Впервые не стыжусь жить для себя. На мой день рождения пришёл Дмитрий без всяких просьб, принёс кусок торта и сказал: «Найду обычную работу, хочу, чтобы ты мной гордился, не за то, что ты мне дал, а за то, что я сам справился». Я заплакал, но от гордости, а не от печали.
Они привыкли, что я всегда рядом с «кошельком на готове». Я был их спасательным кругом, их вечным должником за детство. Но я устал быть машиной для раздачи денег. Сергей и Аглая пока молчат может, злятся, может, не знают, что сказать. Я больше не жду их звонков с протянутой рукой. У меня есть дом, кисти, краски, и я учусь дышать свободно. Дмитрий дал надежду, что не всё потеряно, что дети могут стать людьми, а не иждивенцами. Я больше не банкомат я отец, который хочет, чтобы его любили за душу, а не за счёт в банке. И впервые за долгие годы я верю, что это реально.
