Дневник, 12 марта
Сегодня Виктор ушел. Собрал вещи, покинул квартиру, оставив горькое ощущение пустоты. Я не могу понять, как человек, с которым мы двадцать лет вместе, мог просто уйти, оставив меня одну. Он сказал, что любит другую — Елену. Елена… Какое имя, такое… По-прежнему в моей голове звучит «Лариса», но он изменил даже упоминание.
— Тоня, это конец, — сказал он, отпуская мою руку. — Нам лучше разойтись.
Мы сидели в кресле, я держала его за руку, пробуя сохранить надежду. Но его слова были жестки. Он не объяснял, не утешал. Просто ушел. Никаких прощальных слов, никакой слез. Только тихий щелчок двери и невыносимое чувство… одиночества.
Вспоминала, как мы впервые встретились в театре, как он помог мне поднять сумку, как мы смеялись над глупыми шутками. Он был таким мягким, заботливым. А теперь — чужой.
Людмила, моя подруга, пришла, чтобы меня поддержать. Она всегда знала, как утешить — поругает, пошутит, и вдруг становится легче. Мы делимся чаем, Леной, а она говорит:
— Тонька, ты же не виновата. Он сам выбрал другую. Не стоит терзать себя.
Я смотрю на фотографии, на фоне которых мы улыбаемся на фоне Ленинградской, и плачу. Как я могла не заметить, что он ушел от меня? Как он умел скрывать это все?
— Забудь его, — шепчет Людмила. — Жизнь еще впереди.
Но я не могу. Тридцать семь лет… Так много времени.
Сегодня я впервые посетила старину, где работала до замужества. Они предлагают помощь, встречают с теплотой. Но у меня внутри все сжимается. Я не шеф-повар, не бухгалтер. Я… простая женщина, которая научилась готовить идеальный борщ и убирать дом. Но не более.
— Ты сильная, — говорит Людмила, подавляя мою руку. — Ты справишься.
И я пытаюсь верить ей.
Сегодня я видела Виктора в кафе. Он был с Еленой. Они смеялись, обнявшись. Я смотрела на них и чувствовала, как боль пронзает сердце. Но тише, чем раньше. Возможно, глухость — это уже победа?
— Мы должны пережить это, — шепчу я себе. — Мы должны.
Сегодня я услышала, как соседка молится перед иконой. Я тоже закрыла глаза. Просто молюсь, чтобы боль со временем смягчилась.
Я записываю это, чтобы понять, почему. Почему он ушел? Почему я позволяла этому произойти? Пожалуй, я сначала должна простить себя.
Дневник, 25 марта
Вчера я начала работать в местном театральном кружке. Выступала впервые, поскользнулась, но люди аплодировали. Мое сердце билось, как будто оно знало, что я начала новую жизнь.
— Вы потрясающе пели! — сказала мне женщина в зале. — Это было ободрение.
Я не пойду к нему, не буду умолять. Это слишком по-детски. Я ухожу, по собственному воле. Я иду к себе.
Новое чувство внутри — оно холодное, но уверенно. Это силы.
Может быть, следующий разит — это не «Я жила для него, а зря», а «Я жила, и не зря».
