Всю жизнь я мечтала о свадьбе, которой могла бы гордиться моя покойная мать.

Я представляла белые розы, струнный квартет, смех и тот радостный хаос, что возникает, когда смешиваются семьи. Я не ждала осуждения. Не ждала, что мою любовную историю прервут на глазах у всех дорогих людей. И уж точно не ожидала, что больнее всех ранит меня не чужая тетка — а моя новая свекровь.

Но, начну по порядку.

Меня зовут Екатерина Волкова. Моей мамы не стало, когда мне было девять. Помню, как она стояла на кухне, смеялась над тем, что я пролила сгущенку в ее сумку — а спустя несколько месяцев ее не стало.

Тогда я не понимала, что такое рак груди. Знало лишь одно: она становилась тише и меньше, пока вовсе не исчезла.

Папа старался. Боже, как он старался. Но горе сделало его тенью. Долгое время мы жили вдвоем, как корабли в тумане, не находя слов.

Потом в нашей жизни появилась Светлана.
Она была моей учительницей музыки. Сначала только помогала с уроками после занятий. Потом стала готовить нам ужин раз в неделю. А вскоре стала частью всего.

Но она никогда не просила звать ее «мамой». Наоборот, боялась перешагнуть черту. Помню, как-то вечером я оставила на столе проект по природоведению. Она подправила его, пока я спала. А утром извинилась: «Я знаю, не мать тебе. Просто не хотела, чтобы плохую оценку получила».

Такой и была Светлана. Тихая, добрая, всегда о других думающая.

И так, медленно, через боль, отец снова стал улыбаться. И я заулыбалась.

В пятнадцать он сделал ей предложение в нашем саду. Она расплакалась в голос и спросила моего разрешения.

С той минуты я стала ее, а она — моей.
Прошло десять лет, я вышла замуж за любовь всей жизни, Максима. Мы встретились в университете, на добровольной акции в приюте для собак. На нем были непарные носки, кофе он варил отвратительный, но у него было такое сердце… Сердце, которое до двух ночи готово развеивать твои сомнения.

Он предупредил, что его мать, Людмила, «немного консервативна». На деле это значило: ее слово — закон.

Со мной она всегда была вежлива — ледяно. Думала, просто не умеет мягкость проявлять. Но чем ближе была свадьба, тем яснее понимала: дело не в этом.

Она невзлюбила Светлану.

Может, ревновала. Может, считала, что честь мачехи — оскорбление памяти кровной матери. Но я знала, чего хочу.

Под венец меня поведут за руки отец и Светлана.

«Она этого достойна», — сказала я Максиму. — «Она меня растила. Она была рядом».

Он кивнул: «Пусть так и будет».

Утро свадьбы выдалось нервным. Платье сидело идеально. Небо ясное. Цветочная арка — точь-в-точь как мечталось. Светлана помогала мне собираться, разглаживая ткань платья дрожащими пальцами.

«Ты на нее похожа», — прошептала она.

Я улыбнулась. Понимала, о ком речь.

«Ты всегда была мне настоящей матерью. Никому не позволяй сказать иначе», — сжала я ее руки.

Она поцеловала мне лоб, глаза блестели. «Люблю тебя, Катя. Что бы ни случилось, горжусь тобой».

Когда зазвучала музыка, и я шагнула к алтарю с ними двумя рядом, гости обернулись с улыбками. Светлана потупила взгляд, но я сжала ее руку. *Держи голову выше*, — мысленно сказала я ей.

Максим просиял при виде меня. Все было идеально.

До той минуты…
До той минуты, когда поднялась его мать.
Она поднялась не как человек, которому платок нужен или юбку поправить. Встала как судья, готовый огласить приговор.

«Простите», — громко сказала Людмила. — «Но прежде чем продолжить, нужно кое-что прояснить».

По залу пробежал ропот. Священник умолк. Макс нахмурился.

Людмила шагнула вперед и указала на Светлану.

«Эта женщина, — заявила она, — не имеет права вести девушку к алтарю. Она ей не мать. Не кровь. И честно говоря, это плевок в лицо всем настоящим матерям».

Мое дыхание прервалось. Ноги стали ватными.

«Свадьба — святое дело. Семья — святое, — голос Людмилы креп. — И если строим прочный семейный фундамент, должны начать с правды и уважения. Уважения к усопшим. Уважения к кровным родителям».

Рука Светланы выскользнула из моей. Я увидела ее глаза — полные слез, лицо белое как мел.

Макс выглядел ошарашенным. «Мама, — проговорил он. — Что ты творишь?»

Но она не закончила.

«Я молчала. Но когда увидела ту женщину в первом ряду, на месте, где должна сидеть мать Екатерины… Нет, смолчать не могла».

Потом она повернулась ко мне: «Екатерина, хочешь начинать брак с лжи — твой выбор. Но смирись, что я притворяться не стану».

Время остановилось.

Я слышала, как кровь стучит в висках. Гости замерли. Кто-то ахнул.
Я взглянула на Светлану — ее трясущиеся руки, ее желание сквозь землю провалиться.

Потом — на Людмилу
Мы обнимаемся с Дмитрием, и я чувствую, что теперь наша семья непоколебима, как утес.