Она вошла в наш дом в деревне Подгорное, и мы с братом сразу её возненавидели.

Высокая, с вьющимися волосами, худая, как щепка. Кофточка красивая, но руки — не мамины. Пальцы короче, крепче, сцепленные в замок. Ноги тоньше маминых, ступни длиннее.

Мы с братом Вовой — мне десять, ему восемь — сидели и сверлили её глазами.

— Дылда какая, не Татьяна, а Таранька! — прошипел Вова.

Папа заметил и рявкнул:

— Хватит хамить! Ведите себя прилично!

— Она надолго? — буркнул Вова. Ему можно, он маленький.

— Навсегда, — отрезал отец.

Голос дрожал от злости. Мы знали: если разозлить его дальше, мало не покажется.

Через час Таня собралась уходить. Обулась, шагнула к двери, и тут Вова, хитренько щурясь, подставил ногу. Она едва не шлёпнулась в прихожей.

Папа вскинулся:

— Что случилось?

— Споткнулась о сапоги, — ответила Таня, даже не глядя на Вову.

— Я уберу, всё разбросано! — тут же подхватил брат.

И мы поняли: папа её любит.

Наши попытки выжить её из дома провалились. Она не сдавалась. Однажды, когда папы не было, а мы опять вели себя по-хамски, Таня спокойно сказала:

— Ваша мама умерла. Бывает так, к несчастью. Она смотрит на вас с неба и всё видит. Наверное, ей больно за вас. Неужели память о ней — это злость? Доброта — вот что делает человека человеком. Не верю, что вы всегда колючие, как дикобразы!

Её слова, мягкие, но твёрдые, потихоньку гасили нашу злобу.

Как-то я помогла Тане разобрать покупки. Она так меня хвалила, даже по плечу погладила! Рука не мамина, но тепло от неё растопило что-то внутри.

Вова заревновал. Побежал расставлять вымытую посуду. Таня и его похвалила, а вечером с восторгом рассказала папе, какие мы у него помощники. Он сиял от счастья.

Но её чуждость ещё держала нас на расстоянии. Хотели впустить её в сердце, но что-то мешало. Всё-таки не мама!

Через год мы и забыли, как жили без Тани. А после одного случая полюбили её так же сильно, как папа.

Вове в шестом классе доставалось от одноклассника, Васьки Петрова. Тот, наглый и драчливый, выбрал тихоню Вову своей жертвой. Васькина семья была полной, отец подзадоривал: «Ты мужик, бей первым!» Вот Васька и отрывался на Вове.

Брат молчал, не жаловался. Надеялся, что само пройдёт. Но такие, как Васька, без наказания распускаются. Уже открыто бил Вову по спине, стоило ему пройти мимо.

Я узнала, увидев синяки. Вова долго отнекивался, но в конце признался и умолял не говорить папе: «Будет только хуже». Просил и меня не лезть, хоть я готова была Ваську в клочья порвать.

Мы не знали, что Таня стояла за дверью и всё слышала.

На следующий день под предлогом похода в магазин она пошла с нами в школу. Попросила показать Ваську. Я указала на него, кипя от злости: пусть знает, сволочь!

А дальше случилось невероятное. На уроке литературы Таня заглянула в класс — вся такая ухоженная, с идеальной причёской и маникюром. Спокойно попросила Ваську выйти, сказав, что к нему дело.

Учительница не заподозрила ничего. Васька вышел, думая, что его зовёт новая завуч — он должен был нести цветы к памятнику.

В коридоре Таня схватила его за шкирку, приподняла и прошипела:

— Чего тебе от моего сына надо?

— От к-какого сына? — запищал Васька.

— От Вовы Смирнова!

— Н-ничего…

— Вот и пусть так будет! Если ещё раз тронешь моего сына или даже взглянешь косо, я тебя в пыль сотру, понял? А если кому-то проболтаешься, твоего отца в тюрьму упеку за воспитание урода! Скажешь училке, что я соседка, ключ просила. А после уроков извинишься перед Вовой. Я проверю!

Васька, трясясь, вернулся в класс, пробормотал про «соседку». С того дня он не то что не трогал Вову — обходил его за версту. Извинился в тот же день, коротко, но честно.

— Папе ни слова, — попросила Таня. Но мы не удержались и всё рассказали. Он был в восторге.

Позже Таня и меня спасла. В семнадцать я влюбилась — той дурацкой любовью, когда мозги отключаются. Связалась с безработным гитаристом, вечно пьяным. Он называл меня музой, а я таяла, не видя правды.

Таня пришла к нему и спросила: «Ты хоть раз трезвый бываешь? И как собираешься её содержать?»

Она сказала, что подумает о нашей «любви», если у него будет план. Его закопчённая квартирка сразу всё прояснила.

Он был младше Тани на семь лет, старше меня на двадцать. Она не церемонилась. Его ответы стыдно повторять, но мне было ещё стыднее перед ней. Особенно когда она сказала: «Я думала, ты умнее».

Моя «любовь» кончилась плохо, но вовремя — Таня спасла меня от беды.

Прошли годы. У нас с Вовой свои семьи, где главное — любовь, уважение и забота. Это она в нас вложила.

Нет женщины, которая сделала бы для нас больше. Папа с ней счастлив, окружён любовью.

Мы узнали, что у Тани была трагедия. Она любила папу и ушла от мужа. У неё был сын, но он погиб из-за отца. Она не смогла простить.

Хочется верить, что мы с Вовой хоть немного смягчили её боль. Её роль в нашей жизни огромна, и никто этого не изменит.

Вокруг Тани собирается вся семья. Мы не знаем, как её благодарить, какую заботу ей ещё подарить. Ценим и любим.

Настоящие мамы, даже если им подножку поставить, никогда не падают.