Тень, которой не нашлось места на солнце
Светлана стояла у ворот кладбища, чуть поодаль от толпы, пришедшей проститься с Владимиром Ильичом. Люди рыдали, обнимались, шептали воспоминания, а она просто молчала. Будто не имела права здесь быть. Сердце сжималось — не от горя, а от осознания, что всю жизнь провела на обочине, в тени.
С тех пор как она узнала, кто её отец, Светлана не жила, а наблюдала. У него была «официальная» семья — жена Татьяна и дочь Анастасия: красивая, умная, любимая. А Светлана — случайность. Ошибка. Живое напоминание об измене, которое он прятал, как позор.
Но иногда он приходил. Приносил «Алёнку», книги, молча гладил по волосам. Не как отец — как человек, пытающийся заглушить вину. В эти минуты ей казалось, что они семья. Хоть ненадолго. Хоть враньё.
Тайна не становится правдой, даже если носить её годами. Он никогда не назвал её дочерью при людях. Не привёл в свой дом. Не познакомил с Анастасией. Сначала Светлана ждала, потом просто смирилась. Боль не ушла — она научилась с ней дышать.
В двадцать семь он вручил ей ключи от бабушкиной квартиры. «Ты заслужила», — сказал. Тогда это стало единственным знаком, что он её признаёт. Хоть тайком. Хоть без слов. А теперь квартира была в завещании.
На оглашении у неё дрожали руки. Взгляды родных резали, как ножи. Анастасия сжала губы, Татьяна смотрела сквозь неё. Адвокат монотонно зачитал: «Квартира на Тверской, 15 — Светлане Владимировне». Тишина повисла такая, что в ней можно было задохнуться. Она не подняла глаз. Ей не нужно было одобрение. Просто хотелось услышать это вслух. Хоть раз.
Позже, сидя на подоконнике своей «однушки», она снова прокручивала день. Вспоминала редкие встречи, неуверенные улыбки отца. Если бы он тогда решился… У неё могла бы быть сестра, семья, жизнь. Но вместо этого — полушепот, углы и вечное чувство, будто ты лишний.
Светлана не обманывалась: Анастасия никогда не захочет с ней говорить. Для неё Светлана — предательница, разрушительница. Но всё рухнуло задолго до неё. Её просто поставили в тёмный угол, где не бывает солнца. Теперь у неё только квартира. И память. Мало для счастья, но достаточно, чтобы не забывать.
Иногда ей чудилось, что отец откроет дверь и скажет: «Прости, я струсил». Но мёртвые не говорят. А жизнь — не кино, где всё можно переиграть.
