Однажды, в давние времена, жила-была девушка по имени Зоя. Сирота с малых лет, она потеряла отца, а следом и мать, оставшись в двадцать лет совсем одна. Ни братьев, ни сестёр, ни бабушек с дедушками у неё не водилось. Тётя по отцовской линии да дядя по материнской жили своей жизнью, словно чужие люди, и редко вспоминали о ней. Неудивительно, что Зоя всей душой мечтала о семье — о той самой, где пахнет пирогами, где тебя ждут и любят просто за то, что ты есть.
С завистью смотрела она на подруг, которые на Новый год собирались в родительских домах, смеялись за столом, а потом бежали гулять на мороз. В такие моменты Зоя готова была отдать всё, чтобы ещё раз услышать мамин смех и папины байки. Но время не повернёшь вспять, и оставалось лишь надеяться, что судьба когда-нибудь смилостивится. Так и случилось, когда в двадцать шесть лет она встретила Егора.
Он был её ровесником — добрый, с огоньком в глазах, шутил так, что щёки болели от смеха. Они словно нашли друг друга в этом большом мире: им было легко и просто, будто знали друг друга всю жизнь. Но чем ближе становились их сердца, тем сильнее Зоя трепетала перед встречей с Его родителями. «А вдруг не примут? — думала она. — У меня ведь и семьи-то нет, чтобы представить им жениха». Боялась, что сочтут её чужой, ненародной, а Егору скажут: «Ну и где ты такую нашёл?»
Но страхи её были напрасны. Мать Егора, Агафья Степановна, встретила Зою как родную: то блином угостит, то за косу потреплет, то вдруг вздохнёт: «Дочка ты моя ненаглядная!» А отец, Пантелеймон Петрович, хоть и был человеком строгим, но при виде Зои лицо его светлело. Может, и он мечтал когда-то о дочке, да вот — не довелось.
Часто наведывалась Зоя в их дом, где пахло ладаном и вареньем. Там, среди старых икон и вышитых рушников, она впервые за долгие годы чувствовала себя дома. Перед Новым годом они с Егором решили жить вместе. Перебралась она к нему в избу, и принялись они обустраивать быт — то печь истопят, то полы вымоют. Всё ладилось, ведь жили они душа в душу.
Друзей у них было — хоть отбавляй. И когда речь зашла о празднике, все хором закричали: «Давайте у Зои с Егором!» Такие посиделки ей по нраву: песни под гармонь, шутки да прибаутки. Молодость-то не вечна!
За две недели до праздника поехали они к Его родителям. Купили пряников медовых да бутыль наливки. Агафья Степановна уже стол накрыла — щи да пироги с капустой. Разговорились за чаем.
«Ну что, детки, как Новый год встречать будете?» — спросила Агафья Степановна, поправляя платок.
«Да друзей нагоним! — рассмеялся Егор, обнимая Зою. — Будет у нас гулянка на весь околоток!»
Зоя улыбнулась. Нравилось ей, когда Егор говорил «у нас» — будто они уже давно одной крови.
«А вы как?» — спросила она робко.
«Да что мы, старики? — махнул рукой Пантелеймон Петрович. — Посидим, блюдечко под икону поставим, да и спать.»
«И… никто к вам не зайдёт?» — голос Зои дрогнул.
«Да кому охота к старикам? — вздохнула Агафья Степановна. — Всем со своими семьями хлопоты. А нам и вдвоём неплохо.»
Но Зоя услышала в её голосе тоску. Поняла вдруг: они ждут сына. Называют праздник семейным, а сами — одни. И сердце её сжалось.
Вечером Егор спросил: «Что, лапушка, загрустила?»
«Понимаешь, — начала Зоя, — друзья — дело хорошее. Но когда я увидела твоих родителей… мне так захотелось настоящего праздника. Того, что был у меня в детстве. Ты же знаешь…»
Егор молча обнял её. «Ладно, — сказал. — Будем с родителями. Друзья подождут.»
И друзья — им честь и хвала — поняли. Некоторые даже задумались: а не собраться ли и им с роднёй?
Когда сообщили стариАгафья Степановна, узнав об их решении, заплакала от счастья, а Пантелеймон Петрович, не говоря ни слова, достал из сундука старую гармонь — ту самую, на которой когда-то играл для своей матери.
