В маленьком городке на Урале, где заснеженные улицы помнят отголоски семейных праздников, моё сердце, полное любви к мужу, дрогнуло от обиды, которую нанесла свекровь. Я, Варвара, кропотливо готовилась к её юбилею, мечтая стать частью их круга, но осталась тенью на её торжестве. Её восторг перед подарками сына и полное равнодушие ко мне ранили глубже, чем я ожидала, оставив ощущение, будто я здесь лишняя.
Моя свекровь, Галина Викторовна, — женщина с сильным характером и острым языком. Ей исполнилось 60, и она закатила пир на весь мир. Мы с мужем, Дмитрием, живём в её просторной квартире, переехав сюда после свадьбы, чтобы скопить на своё жильё. Я старалась угодить: мыла полы, варила борщи, слушала её советы. Но она чётко давала понять — я лишь временное приложение к её «золотому» Диме.
Когда Галина Викторовна объявила о празднике, я бросила все силы на подготовку. Неделю драила квартиру, заказывала продукты с рынка, развешивала гирлянды. Дмитрий подарил ей золотые серьги с гранатами и заказал банкет из «Праги» — холодец, мясо по-французски, торт «Медовик». Я радовалась за него: он хотел порадовать маму. Мой подарок был проще — шаль из оренбургского пуха, выбранная с трепетом. Я верила, что праздник нас сблизит, но реальность ударила больнее пощёчины.
В день юбилея собралось два десятка гостей. Столы ломились, играл «Бумер», гости поднимали тосты. Я металась между кухней и залом, пока свекровь блистала, как кинозвезда. Вдруг она звонко стукнула вилкой по бокалу: «Спасибо моему Димочке, — заявила она, сверкая серьгами, — он знает, как осчастливить мать! Взгляните на эти серьги! А этот стол? Всё его заслуга! Такого сына ещё поискать!» Гости заулыбались, а я застыла, ожидая хотя бы намёка на мои старания.
Но Галина Викторовна продолжила восхвалять Дмитрия, его успехи, его щедрость, будто меня и не существовало. Ни слова о моих бессонных ночах, ни полвзгляда на мой подарок. Щёки горели, будто от мороза. Гости перешёптывались, бросая на меня сочувственные взгляды, а я стояла с подносом, словно обслуживающий персонал. Моя шаль валялась в углу, даже не развернутая, а гранаты на её ушах сверкали насмешливо. Я глотала слёзы, но внутри бушевала буря. За что? Я ведь так старалась!
После застолья я сбежала в ванную, чтобы не разреветься. Дмитрий нашел меня: «Варя, что случилось?» Я взорвалась: «Твоя мать вела себя, будто я здесь воздух! Я тут пахала, как лошадь, а она славит только тебя! Моя шаль ей хуже тряпки!» Он лишь махнул рукой: «Мать просто радуется, не драматизируй». Его холодность добила меня. Муж, ради которого я готова на всё, не видел моих слёз.
Гости разъехались, а я осталась мыть горы посуды. Галина Викторовна, проходя мимо, бросила через плечо: «Варвара, не забудь про ведро, а то к утру завоняет». Ни «спасибо», ни «молодец». Я кивнула, но ногти впились в ладони. Почему я здесь — как Золушка без бала? Почему моя любовь к Диме для неё — пустой звук?
Долго ворочалась в постели. Вспоминала, как выбирала шаль на Крытом рынке, как развешивала шарики, как мечтала о её улыбке. А она раздавила мои надежды, словно окурок. Я чувствую себя чужой в этих стенах, где правят бал лишь она и её ненаглядный сынок. Её хвастовство — как соль на рану. Я думала, мы станем семьёй, а стала призраком.
Утром попыталась поговорить с Дмитрием. «Твоя мать публично унизила меня, — прошептала я. — Мой подарок ей даже неинтересно открыть. Я больше не выдержу.» Он потёр переносицу: «Варь, она всегда такая. Главное — у нас любовь.» Но его слова висели в воздухе пустыми. Как мириться с тем, что тебя не замечают? Соседка Тамара, услышав историю, ахнула: «Детка, дай ей отпор, а то сядет на шею!» Но страшно. Вдруг она настроит Диму против меня?
Теперь стою на перепутье. Молчать, чтобы сохранить видимость мира? Или дать отпор, рискуя всем? Галина Викторовна продолжает смотреть сквозь меня, а Дмитрий делает вид, что не замечает. Любовь к нему ещё жива, но обида точит, как ржавчина. Этот юбилей должен был нас сблизить, а стал днём, когда я поняла — в их мире мне нет места. Душа ноет, и не знаю, найду ли силы заявить: я здесь не тень, а человек.
