— Светочка! К маме приехала? — раздался сверху знакомый голос.
Светлана подняла голову. На балконе второго этажа стояла Раиса Петровна, соседка, которую она знала ещё с детства.
— Да, заглянула к маме. Как ваши дела? — вежливо ответила Света.
— Живу, милая. Но ты с ней поговори, родная… Совсем твоя мать после развода отбилась от рук.
Света вздрогнула. Ей всегда было неприятно, когда посторонние обсуждали её близких с таким пренебрежением.
— Сегодня утром выглянула в окно — а она из такси выходит! Шесть без пятнадцати. Вся накрашенная, волосы распущены, на каблуках. И, извини за прямоту, явно под хмельком. В её-то годы! Соседи перешёптываются, мне за неё стыдно. Да и зачем Николая гнала? Ну, ошибся мужик, но не смертельно же. Разводиться после пятидесяти — кому это надо?
Светлана промолчала. Сжала губы и поднялась по ступенькам.
Полгода назад её мама, Валентина Ивановна, подала на развод. Отец изменил. Но для Светы большим ударом стал даже не сам факт измены, а то, что мать не простила. Они прожили с отцом двадцать пять лет. Бывало всякое, но всегда держались вместе. А теперь — бац, и всё. Чемодан, заявление, печать в паспорте.
Но больше всего её шокировало, как мама вела себя после. Вместо слёз — салоны красоты. Вместо старомодных кофточек — облегающие платья. Вместо вечеров у телевизора — рестораны, танцы, путешествия, фото в Одноклассниках с бокалом шампанского и счастливой улыбкой.
Свете было неловко. Скоро её свадьба, придётся встречаться с роднёй жениха. Как объяснять, что её мать может явиться на торжество в мини-юбке и с розовой прядью в волосах?
Она открыла дверь своим ключом. В квартире пахло духами, кофе и чем-то восточным. Мама вышла с кухни — в лёгком халатике, с яркой помадой и свежей стрижкой. Она выглядела… счастливой. И это бесило.
— Дочка! — обрадовалась Валентина. — Вот неожиданность! Проходи, я как раз ватрушки испекла.
— Мам, мне надо поговорить.
— Ой, опять?
— Раиса Петровна сказала, что ты под утро домой вернулась. На такси. И… не совсем трезвая.
— Боже, ну вот опять. Да, была в клубе. Да, повеселилась. Теперь мне в чулане сидеть?
— Мам, тебе пятьдесят три.
— И что? Мне в гроб ложиться?
Света сжала кулаки.
— Тебе не кажется, что ты ведёшь себя… ну, как-то несерьёзно?
Валентина молча посмотрела на неё. Потом поставила на стол две чашки и налила чай.
— Я не обязана жить по чьим-то правилам. Да, мне не восемнадцать, но я ещё не умерла. У меня есть желания. Я устала быть только матерью, женой, хозяйкой. Теперь я просто хочу пожить.
— Но ты же — моя мама! — не выдержала Света. — А ведёшь себя, как подросток! Что скажут родственники Серёжи? Как я буду объяснять, что ты по ночным клубам шастаешь?
— Ничего не объясняй. Если тебе стыдно — не зови меня на свадьбу. Но знай: я не обязана спрашивать у тебя разрешения на собственную жизнь.
Света закрыла лицо руками.
— Раньше ты была другой… спокойной, домашней. А теперь будто с цепи сорвалась.
— А ты не думала, что раньше я просто терпела? Ради семьи. Ради вас. А теперь у меня есть шанс пожить для себя. Я больше не хочу ждать. Хочу чувствовать, смеяться, танцевать. И если кто-то осуждает — пусть сначала попробует прожить мою жизнь.
Они долго молчали. В горле у Светы стоял ком. Слёзы подступали, но она сдержалась.
Вечером она рассказала всё Серёже. Тот выслушал, усмехнулся.
— А мне твоя мать нравится. Не распустила нюни, не сломалась. Наоборот — расцвела. Имеет право. Ты просто не привыкла видеть её не в роли домохозяйки.
— Может, ты и прав…
Через неделю Света сама позвонила маме.
— Мам, привет. Я тут бар с живой музыкой нашла. Пойдём?
— Ты? Со мной? — удивилась Валентина.
— Да. Хочу попытаться понять тебя.
— Только не жалуйся потом, если вернёмся на рассвете.
— Ты только не перебирай, ладно?
— Договорились. И… спасибо, дочка.
В ту ночь они смеялись до слёз, пели под гитару, ели торт в пять утра. Света впервые увидела в матери не просто родителя — а женщину. Ту, которая столько лет жила чужими радостями и наконец решила пожить своей.
