Прекрати кричать, забери её к себе, я больше не могу!

— Ты, Людок, не кричи. Забирай Надю к себе. Ну не могу больше, поняла? И с детьми справляться, и с ней. Она же как бревно лежит. Кто виноват? Я? У тебя крыша не поехала? Не?

А меня скоро то же ждёт. За детьми присмотри, хозяйство веди, да ещё за Надей ухаживай. Ну да, она раньше справлялась, а мне уже невтерпёж. Да не бросаю я её, просто пусть у тебя немного поживёт. Нет у меня бабы, и не было. Задолбала ты уже, на себя посмотри. Не заберёшь — ей-богу, в больницу сдам, или сам туда лягу! — кричал Игорь в трубку, злость клокотала в нём.

Когда после долгих препирательств Людка наконец согласилась, чтобы сестра пожила у неё, Игорь перекрестился. Он любил жену, но эти полгода после её инсульта казались вечностью. Дочери семь, Мишке пять — малы ещё. Какая от них помощь? А тут ещё Надя. Говорить не может, только мычит невнятно. И плачет. Постоянно. Когда дети подходят или когда он её кормит. Однажды даже пошутил: «Чего соль переводить, вон, у тебя слёзы солёные!» — но Надя не поняла, расстроилась ещё больше. Отвернулась и есть отказалась. Он тогда в сердцах швырнул тарелку с кашей в стену и ушёл.

После разговора с Людкой в душе застряла какая-то тягучая, противная тяжесть. К ней прибавился стыд. Игорь чувствовал, что с каждым словом предаёт жену. Но иначе уже не мог. Был на грани.

Вечером, когда дети уснули, а Надя лежала с закрытыми глазами, он вышел из дома. Огляделся — темно. В деревне рано ложатся, утром вставать надо. Только у соседа, деда Степана, свет горел. Игорь прислушался — в доме тихо. Решительно направился к соседу.

— Вот так, дед Стёп. Отправлю Надю к сестре — хоть вздохну немного. С детьми как-нибудь справлюсь. Катя в школу пойдёт, а Мишку в садик. Утром отвёл, вечером забрал. Там кормят — мне только ужин сготовить, — вертел он в руках стопку. Но водка не лезла в горло. Та самая тяжесть, казалось, застряла там.

— Игорек, молодой ты ещё, мало жизнь понимаешь. Вот если бы моя Галя сейчас вернулась. Хромая, слепая, больная. Да я бы на руках её носил, как сокровище. Скучаю по ней. Как ни крути, пятьдесят лет вместе прожили.

И ругались бывало, и даже разбегаться хотели, но любовь между нами была — она и не давала. А ты? Надя заболела — ты сразу заныл. «Ой, не могу, ой, тяжело!» А если бы с тобой такое? Она бы тебя никому не отдала, как какой-то узел.

Дед Степан умолк и с шумом отставил рюмку.

— Ты вспомни, когда с леса́ упал, спину сломал. Она тебя к мамаше отправила? Нет. Ведро из-под тебя выносила, на руках носила. Теперь твой черёд. Ты мужик, ёлки-палки, чего раскис? Это не конец. Будешь любить, заботиться — встанет она, родная. Вот тебе и весь сказ. Если из дома жену выгонишь — потом не жалуйся. Даже руки не подам, знай! — и громко высморкался в клетчатый платок.

Игорь подошёл к дому, опустился на крыльцо. Слова деда жгли, как раскалённое железо. Вспомнил Надю молодой — весёлая, с веснушками на курносеньком носу, глаза смеющиеся. От воспоминаний в глазах запершило. Наверное, он виноват, что с ней это случилось. Ведь всё на ней было: и дети, и дом. А он? Работал. Домой не спешил — любил с мужиками в карты перекинуться или в бильярд сыграть. Вот она и надорвалась. Нет, как ни крути, виноват он.

С такими мыслями вошёл в дом. Тихо заглянул к Наде. Она не спала, смотрела в потолок. Услышав его, заволновалась. Губами зашевелила, головой покачала. Он наклонился:

— Что-то сказать хочешь, Наденька?

Она кивнула, старательно мычала. Он с трудом разобрал:

— Не разлучай меня с детьми…

Погладил её по голове:

— Не буду, родная. Никуда тебя не отдам.

И заплакал.

Впервые за долгое время его прорвало. Уткнулся в её плечо, рыдал. А когда слезы иссякли, поднял голову. Стало легче, странно. Надя смотрела на него иначе — мягче, теплее. Поцеловал её, прошептал:

— Ты поправишься. Обещаю.

Прошёл год. Игорь во дворе чинил забор. Дети играли в школу. Первоклашка Катя строго учила брата:

— Мишка, ну что ты букву «З» задом наперёд пишешь? Внимательней!

Он усмехнулся, взглянул на Надю. Жена сидела в кресле, щурилась на солнце. Ходить пока не могла, только вставала. Говорила, но с трудом. Но ничего — ещё наверстает.

И ходить будет, и говорить, думал Игорь, глядя на неё. Надя открыла глаза, посмотрела на него с нежностью.

Самое тяжёлое позади. Теперь им ничего не страшно. Ведь у них есть семья, дети… и главное — любовь.

Оцените статью
Прекрати кричать, забери её к себе, я больше не могу!
КВАРТИРАНТКА: Жизнь в четырёх стенах