*Живи ради меня*
Варвара Петровна разбирала старые вещи в комнате сына, когда среди пожелтевших книг нашла открытку. Детским почерком на ней было выведено: «Мамочка, ты для меня — целый мир!» Сердце её сжалось, и, прижав листок к груди, она опустилась на пол, прислонившись к стене. Слёзы хлынули, словно прорвавшаяся плотина, — горе, которое она годами прятала в глубине души, накрыло её с новой силой.
Прошло семь лет с тех пор, как она потеряла Ваню, своего единственного сына. Лишь сейчас она осмелилась притронуться к его вещам, хранившим его тепло. Эта открытка, такая обыкновенная и в то же время бесконечно дорогая, разрывала душу. Варвара Петровна сжала кулаки, ощущая, как боль, копившаяся годами, рвётся наружу. Перед глазами встал образ Ванечки — ему только что исполнилось пятнадцать…
— Я не увижу, как ты станешь мужчиной, не услышу смех твоих детей… — прошептала она, оглядывая комнату. Полки, заставленные его книгами, стол с потрёпанными тетрадями — казалось, он лишь вышел ненадолго и вот-вот вернётся, засмеётся своим звонким смехом.
Но он не вернётся. В памяти всплыл тот день, изменивший всё. Ваня уехал с друзьями в поход на Урал. Неделю всё было спокойно, но в то утро Варвара проснулась от необъяснимой тревоги. Рассвет ещё не занялся, а сердце уже коло́тилось в груди. Тишина в доме давила, и, не в силах совладать с предчувствием, она схватила телефон.
— Позвоню, убежусь, что всё в порядке… — Но в ответ — лишь гудки. Она звонила снова и снова, пока к полудню не узнала страшное: сын погиб, сорвавшись со скалы на рассвете. Никто не понимал, как он оказался там один. Друзья услышали его крик, но было уже поздно…
— Сынок, как мне жить без тебя? — прошептала Варвара Петровна, глядя в пустоту. — Для чего мне эта жизнь?
Она вспомнила похороны. Она и муж вернулись в дом, который казался вымершим, холодным, словно и он умер вместе с Ваней. Мужчина молчал, а между ними выросла невидимая стена. Через месяц он собрал вещи и ушёл, бросив лишь: «Здесь мне больше нечего держаться».
— И мне здесь не за что держаться… — повторила она тогда. Земля уходила из-под ног, и Варвара Петровна погрузилась в тьму. Она пыталась жить, даже встречалась с другими, но душа оставалась опустошённой. А сегодня её уволили. Денег не хватало даже на аренду.
Слёзы капали на открытку, и Варвара Петровна задумалась о том, чтобы уйти. Страха не было — лишь усталость и жалость к себе.
— Живи ради меня, мама… — вдруг раздался Ванин голос, такой ясный, что она вздрогнула. Это не мог быть лишь ветер или игра воображения.
— Как жить, если тебя нет? — прошептала она, озираясь по сторонам. — Я совсем одна.
— Ты не одна. Я здесь, — продолжал голос. — Мне больно, когда ты страдаешь. Если ты уйдёшь, я не найду покоя. Отпусти меня, мама. Живи, молись за меня… Если ты будешь счастлива, я тоже обрету мир. Но если ты продолжишь мучиться, моя боль станет бесконечной. Живи ради меня… и ради тех, кто ещё придёт в твою жизнь.
— Как я могу быть счастлива без тебя?! — вскрикнула она, но в ответ — лишь тишина. Комната закружилась, и Варвара Петровна, закрыв глаза, ощутила, будто её уносит в вихрь. Очнувшись, она сидела на полу, сжимая открытку. Лучи солнца ласково касались её щёк, и в душе, впервые за долгие годы, наступил покой. В ушах звучало: *«Живи ради меня…»*
В тот день она разобрала Ванины вещи. С каждой рубашкой, каждой книгой — прощалась, но чувствовала: он рядом. Вещи она отдала соседям, у которых подрастали дети, и боль в сердце понемногу отпустила. Распахнув окно, Варвара Петровна вдохнула осенний воздух, пахнущий прелыми листьями, и щурилась от солнца.
На следующий день она поехала на кладбище. Моросил дождь, но даже холодный ветер уже не казался таким пронзительным…
