Бабушка Валерку не жаловала, не принимала душой.
Не наш он, чужой, шептала Анна Фёдоровна соседкам у лавки.
Ну что ты, Люба, глянь-ка, вылитый твой Мишка!
Умом понимаю, что сын Миши, а сердцем нет. От дочки внуки родные, а от сына не лежит душа. Да и живёт не с нами. Хоть и бегает, лопочет: «бабуль, бабуль» А не могу! Взгляну и вижу: Супоневские корни, не моя кровь.
А ведь и у меня так было, вздыхает другая. Моя мать, царство ей небесное, Лизку мою души не чаяла, а Петькиных детей будто и не замечала. Петька обижался, а она ему: «Не серчай, сынок, от дочки своё, а от тебя кто его знает».
У меня то же!
И у нас
Ой, девки, да я сама грешна. Внук от дочки красавец, яблочко наливное! И глазки, и носик всё родное. С дедом не налюбуемся. А от снохи Хоть и сынов, а не приму. Мало того, что в их породу пошёл, так ещё вечно сопливый, чумазый. Скажу ей ребёнка содержать надо, а она фыркает: «Когда мне? Мужику вашему и стол накрывай, и полы мой».
Я ей: «А другие-то как?» Другие-то и на ферме горбатятся! Бывало, в три утра встану, квашню замешу, печь истоплю, хлеб на стол поставлю только в печь сажать остаётся а мне уже на дойку бежать.
Разбудишь Нинку, а она, сердешная, спит на ходу. Однажды оставила её с дедом думала, подсобит хлеба в печь отправить. Сердце ныло попросила Дуняшу заглянуть, а сама домой рванула.
А дочка моя спит, хлеба по столу расползлись, волосы в тесте Головку на руку положила, сладко так сопит. Ох!
«Тятя, да вы что?» кричу. «А что?» бормочет. «За хлебом присмотреть надо было!»
«Да чего за ним смотреть? Не убегут».
Повернулся, в исподнем пошёл Чудит старый.
Разговор о внуках от сыновей плавно перетёк в другое.
Анна Фёдоровна шла домой, понимая она не одна такая.
А Валерка к бабке тянулся. Казалось ему так ближе к отцу. Уехал тятя на Север. Давно. Ещё Валерка малышом был. Новые земли осваивать. И не возвращается. А Валерка ждёт. Письма пишет, бабушке Любе носит.
Мать твердит: «Знает старая ведьма, где чёрт носит твоего папашу». Но Валерка знает мать любит отца. Просто злится, что не взял её с собой.
А куда бы он её взял? С Валеркой-то что делать? Должна же понимать!
Иногда мать кричит, что Валерка с отцом жизнь ей сломали. Выйди она за Ваньку Седова жила бы как сыр в масле.
Валерка попробовал сыр в масле покатать в грузовике подарке бабы Любы. Ох, и орала тогда мать! Хотела выбросить. А Валерка вцепился. Чуял это ведь от отца подарок.
Приехал бы тятя зажили бы лучше Седовых!
Пришёл Валерка к бабке, а у неё Ленка, двоюродная сестра. Балованная, но ей простительно младше.
«Мне баба куклу купила!» язык показывает.
«А мне блины печь будет!»
«Всем», сквозь зубы бабка.
Валерка посидел, чай попил. Спросил: «Помочь?»
Уходя, услышал: «Фу, ушёл!»
«Молчи!» рявкнула бабка.
Сердце у Валерки потеплело. Любит.
А бабка Ленку отчитывает:
«Трепло! Он же за дверью!»
«Не накажешь!»
«Почему?»
«Ты же меня любишь!»
«Ах ты, бесенок»
***
Не дождался Валерка отца. Мать вышла за дядю Колю, брата того самого Вани. Мужик хороший не обижал. Не как своих любил, но и не притеснял.
Бабка Таня, дяди Колина мать, Валерку жалела.
Перед армией узнал у отца новая семья. Бабка Люба к нему ездит.
«Почему не сказала?»
«Баловство это. Письма твои в столе. А отец алименты платил, а мать на них чужих детей растила».
Валерка напился. Ругался на всех.
Мать орать начала, но дядя Коля увёл в гараж. Там Валерка разревелся. Рассказал, как в школе дразнили.
«Ты мне, Валерка, как сын. Нет Ты и есть сын!»
Уперлись лбами, плачут.
«Сынок!»
«Батя!»
Мать хотела крикнуть, но тихо закрыла дверь.
***
Служба пролетела. Вернулся возмужал.
Бабка Люба Ленке дом завещала. Валерке велела не приходить.
Женился. Дом купил. Детей двое.
Однажды спину прихватило. В больнице услышал:
«Забирайте бабку!»
«Горшки таскать? Оформляйте в дом престарелых!»
Вошел Валерка:
«Я заберу».
«Вы кто?»
«Внук».
Ленка зашипела:
«Наследство почуял? Всё моё!»
Забрал бабку. Та ожила. Правнуков нянчила.
Когда помирала Ленка не пришла.
Вот тебе и нелюбимый внук, шептались в магазине.
Те, кто делил внуков, задумались. Бабка Люба умерла в его доме, держа его за руку. Успела только прошептать: «Прости, родной» и ушла, так и не сказав, за что. Валерка постоял у изголовья, потом вынес на улицу её старый стул, поставил под ветвистой яблоней. Сел. Вспомнил, как бегал мальцом к ней с письмами, как она не открывала дверь. А теперь он сидит здесь, и никому не надо ничего объяснять. Яблоня тихонько посыпала цветом.
