**Дневник.**
Сегодня перечитала старую запись Льва Толстого: «Ошибается тот, кто вешает на людей ярлыки добрый, злой, умный, глупый. Человек как река: сегодня он один, завтра другой. Осудишь, а он уже изменился» С ним не поспоришь. Жизнь постоянно доказывает его правоту, стоит лишь присмотреться повнимательнее, отделить правду от вымысла. Но сегодня не до философии на улице пекло, настоящий июльский ад. Воздух дрожит над раскалённым асфальтом, а в тени так же душно, будто солнце выжало из неба всю жару и разлило её по московским переулкам.
А у меня зима. Лютый холод внутри, будто все эти июльские дни проходят мимо.
Школу только закончила, впереди институт Но теперь всё иначе. Я беременна. Юрка, когда узнал, только губу закусил, отвернулся к окну и выдавил:
Ну да, я первым был А кто сказал, что последним?
Слёз не было. Стояла и смотрела ему в спину ровную, спокойную, будто ничего и не случилось. Хотела что-то сказать, но тут дверь хлопнула мама с работы вернулась. Юрка ей кивнул и ушёл, даже не обернулся.
Мама сразу вошла в комнату, спросила, что случилось. Я не выдержала, выпалила:
Да ничего Просто беременна.
Она замерла, впилась в меня взглядом, а потом хлоп! пощёчина так врезала, что в ушах зазвенело. И тут же внутри всё замёрзло. Будто метель началась, снег засыпал по горло, и больше ничего не слышно. Мама что-то кричала, но слова тонули в этом буране. Я села на край кровати, слёзы не текли они застывали где-то внутри, превращаясь в ледяные шарики, и я слышала, как они гремят в пустоте.
Мама хлопнула дверью и ушла. Осталась одна среди летнего зноя, с зимой в душе. Свернулась калачиком, зарылась лицом в подушку и разревелась по-настоящему, по-девчачьи. Жалко было не себя малыша, который ещё не родился, а уже никому не нужен. Ни отцу, ни бабке, ни даже мне.
Уснула прямо в слезах, хоть за окном ещё светило солнце. Проснулась от того, что кто-то гладил меня по волосам. Мама вернулась. Сидела рядом, шептала сквозь слёзы:
Машенька, прости меня Дура я, хоть и не старуха ещё. Радоваться надо дочь моя взрослая, скоро сама мамой станет
Тут я не выдержала заревела громче неё, вцепилась в неё, в маму, в самого родного человека. И сидели так, обнявшись, две дуры ревмя ревущие каждая своё горе оплакивает.
А потом звонок. Мама шмыгнула носом, приказала:
Лежи, я открою
За дверью стояли двое: Юрка, а впереди его отец. Тот сразу заговорил:
Мария Ивановна, простите за поздний визит. Мой балбес тут кое-что рассказал Всё, надеюсь? обернулся к сыну. Или ещё чего скрываешь, будешь-батя?
Юрка голову повесил. Отец вздохнул:
Вот и пришли мы просить руки вашей дочери Если, конечно, Маша простит этого осла за его слова.
Тут он дал Юрке подзатыльник и рявкнул:
Иди, сопляк, на колени! Не простит мне такой сын не нужен!
Да, прав был Толстой. Человек меняется. Натворим глупостей а потом и сами не знаем, как исправить. Хорошо, что есть родители они-то уж точно плохому не научат.
