**Дневник. 12 сентября.**
Полгода молчала. А сегодня заговорила. Первые её слова заставили меня онеметь.
Мамочка, ну скажи хоть слово! сжимаю её холодную ладонь, лежащую на больничной койке. Ты же слышишь меня. Врачи говорят, слух в порядке.
Екатерина Семёновна молчит. Смотрит в потолок пустым взглядом. Полгода после инсульта ни звука. Только моргает, когда читаю письма от внуков из-за границы.
Звонила сегодня Ольга, поправляю подушку. Катюша в садик ходит. Английский знает лучше русского. Представляешь?
Дверь распахивается. На пороге Оксана, старшая дочь свекрови. Волосы растрёпаны, в руках пакет с провизией.
Опять тут распоряжаешься! бросает, даже не поздоровавшись. Думаешь, я не знаю, что ты врачам нашептываешь? Будто мы, родные, мать бросили?
Вздыхаю. Эти сцены каждую неделю.
Оксана, без крика. Маме вредно.
Моя мать! грубо отодвигает меня, подходит к кровати. Слышишь, мам? Твоя кровь пришла. Не чужая баба, которая в твоей квартире поселилась.
Екатерина Семёновна вздрагивает, стонет.
Видишь, как ей плохо от твоего крика? встаю между ними. Пойдём в коридор.
А может, ты уйдёшь? Надоела со своей показухой! Знаю, зачем тут торчишь совесть гложет после того, что с Витькой случилось?
Бледнею. О сыне при матери не говорим врачи запретили. Любое волнение риск нового удара.
Оксана, прошу…
Не проси, а слушай! достаёт банку компота. Мамин любимый, абрикосовый. Не эту больничную баланду, которой ты её кормишь.
Кислое ей нельзя. Диета строгая.
Всё ты знаешь! Лучше родных детей! расставляет на тумбочке банки. Творог домашний, курочка, бульон. А ты? Опять эти йогурты?
Свекровь следит за дочерью. Впервые за месяцы проблеск интереса в глазах.
Мам, хочешь творожка? Оксана садится на край кровати. Как в детстве делала, помнишь? На марле, с сахарком…
Екатерина Семёновна едва кивает.
Видишь? торжествующе смотрит на меня. Она меня понимает! А не тебя с твоими больничными правилами!
Хочу сказать, что творог при её почках нельзя. Но молчу. Может, врачи правы: иногда душевное тепло важнее диет.
Оксанка… вдруг шепчет свекровь.
Мы замираем.
Мама! хватает её руку. Ты говоришь! Узнаёшь меня!
Больная с трудом поворачивает голову:
Где… Витя?
Тишина. Оксана растерянно смотрит на меня.
Мам, он… на вахте, лгу.
Врёшь, тихо говорит свекровь. Знаю… всё.
Оксана плачет:
Мамочка, не надо. Не думай об этом.
Он… пил? смотрит на меня.
Да, честно отвечаю. В последние годы сильно.
Простила… его?
Киваю. Говорить не могу.
Тогда… и я… прощаю.
Закрывает глаза. По щекам слёзы.
Мама, не плачь, Оксана гладит её руку. Всё наладится. Поправишься переедем ко мне. Комната светлая…
Нет, качает головой. Домой… к Наташе…
Оксана будто обожжённая:
Но мам, я же дочь! Кровная!
И она… дочь. Тридцать лет… рядом. А вы… по праздникам.
Мы работали! У нас семьи!
У неё… тоже был… сын. Хороший… Я растила… помогала.
Отворачиваюсь к окну. За стеклом дождь. Хочется выйти, подставить лицо каплям, смыть боль этих лет.
Витя… звонил. Перед… концом. Просил… прощения. Я простила.
Мам, не надо, умоляет Оксана. Врачи запретили волнения.
Хочу… сказать. Наташа… хорошая. Лечила… не бросила.
Поворачивается ко мне:
Спасибо…
За что?
Что сын… не один… ушёл. Что ты… была рядом.
Сажусь. Ноги подкашиваются.
Он вас любил. Говорил другой такой мамы нет.
А теперь… обуза.
Нет! резко. Вы не обуза. Вы моя семья.
У тебя… внуки. В Штатах.
Там их жизнь. Оля после института замуж вышла, гражданство оформила. Молодёжи там легче.
Скучаешь?
По Катюше да. Но что поделаешь.
Оксана мрачнеет с каждым словом.
Очень трогательно, не выдерживает. А если я скажу, что тоже имею права? Что не отдам мать посторонней?
Оксана! одёргивает её мать.
Что Оксана? Я тридцать лет вкалывала, детей одна тянула муж пил не хуже твоего Витьки! А теперь, когда могу помочь, я чужая?
Не говорила… так. Но жить… хочу дома.
С ней? кивает на меня. А если уе
