У могилы богатая женщина услышала от бродяги вопрос: «Вы тоже знали мою маму?» Она упала в обморок.
Для большинства кладбище место скорби и прощания. Для Вовки оно стало домом. Не в буквальном смысле: крыши над головой у него не было, разве что старый склеп, куда он забирался в самые лютые морозы. Но душой он чувствовал себя здесь своим.
Тишину нарушали только птицы да редкие приглушённые всхлипывания скорбящих. Здесь никто не тыкал в него пальцем, не гнал, не морщился при виде его потрёпанной куртки и стоптанных ботинок. Мёртвым было всё равно в этом была странная, умиротворяющая справедливость.
Вовка проснулся от холода на его картонной подстилке осела роса. Туман клубился между могилами, словно стараясь укрыть их от посторонних глаз. Он сел, потёр глаза и, как всегда, осмотрел своё «царство» ряды крестов, памятников, поросших травой и мхом.
Его утро начиналось не с кофе, а с обхода. Нужно было проверить, не раскидали ли венки, не потревожили ли цветы, не шастали ли здесь ночью чужие. Его единственным другом и негласным начальником был дядя Миша седой, ворчливый сторож с хрипловатым голосом, но добрым взглядом.
Опять торчишь тут, как столб? донёсся из сторожки его голос. Иди чаю горячего выпей, а то сопли замёрзнут.
Сейчас, дядя Миша, отозвался Вовка, не отрываясь от дела.
Он направился к скромной могиле в дальнем углу. Простая плита с надписью: «Людмила Ивановна Соколова. 19702015». Ни фото, ни тёплых слов. Но для Вовки это было святое место. Здесь лежала его мать.
Он почти не помнил её ни лица, ни голоса. Его память начиналась с детдома, с казённых стен и чужих глаз. Она ушла слишком рано. Но у её могилы он чувствовал тепло, будто кто-то незримый рядом. Словно она всё ещё заботится о нём. Мама. Люда.
Он аккуратно выдернул сорняки, протёр камень мокрой тряпкой, поправил скромный букетик полевых цветов, который принёс накануне. Он разговаривал с ней о погоде, о том, как вчера дул ветер, как каркала ворона, как дядя Миша накормил его супом. Жаловался, благодарил, просил защиты. Он верил, что она слышит. Эта вера была его опорой. Для мира он никто. Но здесь, у этого камня, он был сыном.
День шёл своим чередом. Вовка помог дяде Мише подкрасить ограду, получил за это миску борща и снова вернулся к «маме». Сидел на корточках, рассказывал, как солнце пробивалось сквозь туман, когда тишину разорвал звук шин по гравию.
К воротам подкатил чёрный лакированный автомобиль. Из него вышла женщина. Она выглядела так, будто сошла с обложки глянца. Дорогое пальто, безупречная причёска, лицо, на котором читалась скорбь, но не страдание скорее достоинство. В руках она держала огромный букет белых роз.
Вовка инстинктивно съёжился, но женщина шла прямо к нему. Прямо к могиле его матери.
Сердце сжалось. Она остановилась у плиты, и её плечи задрожали беззвучные, сдавленные рыдания. Она опустилась на колени, не обращая внимания на грязь, и положила розы рядом с его скромными цветами.
Простите прошептал Вовка. Вы вы её знали?
Женщина вздрогнула, подняла на него глаза мокрые, потрясённые.
Да, выдохнула она.
Вы тоже знали мою маму? спросил он с детской прямотой.
В её взгляде мелькнуло замешательство. Она медленно оглядела его рваную одежду, худое лицо, глаза, полные доверия. Потом снова взглянула на надпись: «Людмила Ивановна Соколова».
И вдруг поняла. Это было как удар она резко вдохнула, побледнела, губы задрожали. Глаза закатились, и она начала падать. Вовка успел подхватить её.
Дядя Миша! Сюда! закричал он в панике.
Сторож прибежал, запыхавшись, но сразу сообразил, что делать.
Тащи в сторожку! Чего стоишь?
Вдвоём они дотащили женщину до маленькой комнаты, пропахшей чаем и махоркой, и уложили на старый диван. Дядя Миша плеснул ей в лицо воды, поднёс нашатырь. Она застонала, медленно открыла глаза, огляделась, будто не понимая, где находится. Потом её взгляд упал на Вовку, который стоял рядом, мну в руках потрёпанную шапку.
Она смотрела на него долго, словно пытаясь что-то разглядеть в его чертах. В глазах больше не было шока только глубокая, невыносимая грусть и странное узнавание. Она приподнялась, протянула руку и прошептала слова, которые перевернули его жизнь:
Как долго как долго я тебя искала
Вовка и дядя Миша переглянулись. Сторож налил воды в стакан и протянул женщине. Она сделала несколько глотков, пришла в себя и села.
Меня зовут Ольга, сказала она тихо, но твёрдо. Чтобы вы поняли мне нужно рассказать всё с начала.
И она начала. Её история унесла их на тридцать лет назад.
Она была провинциалкой, приехавшей в Москву за лучшей долей. Без денег, без связей, устроилась горничной в богатый дом. Хозяйка властная, холодная женщина держала всех в ежовых рукавицах. Единственным светом стал её сын Сергей. Красивый, обаятельный, но слабый, полностью подчинявшийся матери.
Их любовь была тайной и обречённой. Когда Ольга забеременела, Сергей испугался. Он обещал жениться, но под давлением матери сдался. Богатой вдове не нужна была бедная невестка и внебрачный ребёнок.
Ольгу оставили в доме до родов, пообещав потом выплатить деньги и отправить прочь, а ребёнка в детдом. Лишь одна женщина поддерживала её другая горничная, Люда. Людмила.
Тонкая, незаметная, Люда всегда была рядом приносила еду, утешала. Ольга считала её единственной подругой, не замечая тени в её глазах. Зависти. Глубокой, почти болезненной к её молодости, красоте, любви Сергея, даже к её ребёнку, которого сама Люда так и не смогла иметь.
Роды прошли тяжело.
