**Дневниковая запись, 10 октября**
Сегодня мне позвонил бывший. Голос, знакомый до тошноты мягкий, слащавый, тот самый, что когда-то клялся в вечной любви.
Я молча разглядывала узоры инея на стекле. Звонок от Дмитрия после двух лет молчания не сулил ничего хорошего. Это всегда было прелюдией к просьбе.
Аня, не молчи. У меня дело.
Говори, ответила я сухо, голос треснул, как хрупкая ветка.
Он замялся, подбирая слова. Эта его манера прощупывать почву перед ударом.
Понимаю, звучит странно Но у нас с Леной сейчас трудности. Квартиру пришлось сдать, новую не можем найти.
Я молчала, позволяя ему говорить. Каждое его слово падало камнем в спокойное озеро моего равновесия.
Пусти нас на дачу? Не надолго пару месяцев, пока всё утрясётся. Мы будем тихо, ты нас даже не заметишь.
*»Бывшему с новой женой негде жить пусти на дачу»*. Буднично, будто попросил передать соль за столом.
Как будто не было измен, лжи и того, как он ушёл, оставив меня собирать себя по кусочкам.
Всплыла картина: двадцать лет назад, мы строим эту дачу. Дима, молодой, загорелый, с молотком в руке, смеётся: *»Это наша крепость, Ань! Что бы ни случилось у нас всегда будет это место. Наш тыл.»*
Как ядовито звучат сейчас эти слова. *Наш тыл*. Он привёл туда другую. А теперь хочет сделать её хозяйкой.
Дима, ты в своём уме? спросила я, стараясь держать голос ровным.
Аня, прошу. Нам больше некуда идти. Лена ведь беременна. Не ночевать же нам на улице.
Он ударил в самое больное. Дети. То, чего у нас с ним так и не случилось. А у них вот, пожалуйста, всё легко и быстро.
Я закрыла глаза. Внутри боролись два зверя. Один хотел кричать всё, что я о нём думаю, хлопнуть трубкой и забыть навсегда. Но второй шептал: *это шанс*. Не прощать. Восстановить справедливость.
Мы же клялись поддерживать друг друга, его голос стал умоляющим. Он давил на чувство долга, на ту «хорошую девочку», которой я была для него столько лет.
Вспомнилось: свадьба. Мы стоим юные, он смотрит мне в глаза: *»Клянусь, я никогда тебя не предам.»* А потом, через пятнадцать лет, собирая вещи: *»Прости, так вышло. Чувства ушли.»*
Предал. Ушли. А теперь просит помощи.
В голове возникла холодная, кристальная ясность. План родился мгновенно. Жестокий. Идеальный.
Хорошо, сказала я ровно, сама удивившись своему спокойствию. Можете пожить.
В трубке облегчённый вздох. Он начал благодарить, что-то говорить о том, как знал: я не оставлю его в беде. Я уже не слушала.
Ключи под камнем у крыльца.
Спасибо, Ань! Ты меня спасла!
Я положила трубку. Ловушка захлопнулась. Осталось ждать, когда зверь потеряет бдительность.
Прошло два дня. Я жила как на иголках, вздрагивая от каждого звонка. Он перезвонит. Ему нужно убедиться, что я всё ещё «на крючке».
Привет! Мы уже на месте, всё чудесно, бодро отрапортовал Дима. Теперь не умолял, а говорил хозяйским тоном.
Работы тут полно: паутина, сад запущен. Но мы с Леночкой всё приведём в порядок.
Я сжала край стола так, что побелели пальцы. *»Мы приведём в порядок.»* В моём доме.
Я не просила вас ничего приводить в порядок, чётко сказала я. Я разрешила пожить.
Ань, ну что ты? Мы же хотим как лучше. Лена говорит, воздух тут полезный для ребёнка. Уже место под клумбу выбрала. Прямо под окнами спальни.
*Спальни. Нашей спальни.* Где на обоях до сих пор царапина от кошачьих когтей.
Не трогайте мои розы, только и сказала я.
Да кому нужны твои колючки, фыркнул он. Лена хочет пионы. Слушай, ещё вопрос. На чердаке твой хлам. Коробки, старые платья. Нам складывать некуда. Выбросить?
Вспышка из прошлого. Наша первая квартира. Дима «обновил» ванну, сорвав плитку, которую мы с мамой выбирали неделями. *»Она устарела, Ань, я сделаю современно.»* Получилось криво, дёшево и больно по бюджету. Его инициативы всегда обходились мне слишком дорого.
Не трогай мои вещи, Дима.
Да что ты за них цепляешься? Это же хлам! он занервничал. Нам нужно место! Ты не можешь войти в положение? Лена нервничает, ей нельзя!
В трубке шёпот, затем тонкий, слащавый голос его новой пассии:
Димочка, не ругайся. Анечка, мы же не со зла. Просто нужно поставить детские вещи. Кроватку, коляску
Они разыгрывали спектакль. Он давит, она смягчает. А я должна растаять и отдать всё.
Я сказала: не трогайте мои вещи. И ничего не сажайте в моём саду. Живите в доме и будьте благодарны.
Благодарны?! взорвался он. Я пятнадцать лет жизни на тебя потратил! А ты за старые тряпки цепляешься! Ладно, я замок в сарае поменял, ключ потерялся. Заберёшь свои коробки потом.
Он бросил трубку.
Я смотрела в окно на серый город. Он не просто жил в моём доме. Он методично его захватывал. Переделывал под себя. Стирал меня. Замена замка уже не наглость, а объявление войны. Что ж, войну он получит.
Я выждала неделю. Жила обычной жизнью, встречалась с подругами, работала. Но под этой оболочкой зрел холодный, чёткий план.
В следующую субботу я поехала на дачу. Без предупреждения. Оставила машину за поворотом, подошла пешком, как вор.
Первое, что увидела выкорчеванные кусты моих роз. Тех самых, что сажала ещё мама. Они валялись у забора, как трупы.
А на их месте свежая земля с бледными ростками. Пионы.
Во мне что-то оборвалось. Это было не самоуправство. Это было надругательство.
Я обошла дом. На веранде новые плетёные кресла. В окнах чужие занавески в дурацкие цветочки. Они обживались. Пускали корни.
Дверь сарая была открыта. Тот самый сарай, где он поменя
