**Чужая беда**
С утра Ивану Петровичу было не по себе. Голова кружилась странно, а в глазах временами плыла муть. Он, конечно, надеялся вовсе не проснуться, но упрямый организм умирать отказывался. А Марфуши уже нет рядом
Тяжело вздохнув, он постоял у кассы супермаркета. Очередь копилась, и мужчина нервничал женщина впереди задерживала.
А она, взрослая, ухоженная и даже красивая, стояла спокойно. Дочь попросила купить овсяного молока вот и зашла. Легкая улыбка с горечью тронула её губы. «Не обманывай себя, домой тебе не хочется». В последнее время там стало неуютно. Не в интерьере квартиру они обставили прекрасно, денег хватало Но общаться перестали. А ведь раньше с Витей было весело, прямо как у той парочки за спиной, что перешептывалась
Длинноволосый парень с детской родинкой на шее нежно обнимал свою девушку. Та была бы хороша, если бы не вся выкрашена в чёрное: тени под глазами, ногти, губы, волосы, даже висок выбрит бунт ради бунта. Но влюблённому это не мешало он смотрел на неё, не отрываясь, отламывал кусочки свежего багета, и глаза его сияли.
«Что за ерунда, думал Иван Петрович. И людей в магазине нет, и очередь в кассу». Деловитый мужчина с портфелем, кефиром и булочками стоял последним, вздыхал, торопился и нервничал.
Старик замечал это боковым зрением старая армейская привычка. Разведчик. Но руки не слушались: он путался в застёжке потрёпанного кошелька, перебирал мелочь и никак не мог собраться.
Кассирша огрызнулась: «Ходят тут целый день, пыхтят, людей задерживают!»
Иван Петрович поспешил уйти. «Чёрт с ним, с хлебом, всё равно дорогой, из какой-то цельнозерновой муки. Разоришься». Горько усмехнулся.
Жили они с Марфушей скромно, даже бедно. Пенсия маленькая, да и на то спасибо старики, иждивенцы. А квартирка в последнее время совсем развалилась: то кран подтекает, то труба лопнет. Денег уходит много. Самому ему уже не справиться девятый десяток на носу. А Марфуши нет
Познакомились они на войне. Марфа была совсем девчонкой, приписала себе два года, иначе бы не взяли. Медсестрой работала, сестричкой без страха ползала по полям, вытаскивала раненых, дело привычное.
А Иван разведчиком был. В самом конце войны его, без сознания, взяли в плен. Документов при себе не было за линию фронта их не брали, вся группа погибла. Кто вынес не знал. Немцы и не догадались, что он еврей не похож. Да и не до того было. Когда лагерь освободили, он уже умирал. Марфа его и выходила, а ещё подложила документы умершего парня чтоб после плена не пропал. Умница была, его Марфуша.
Детей Бог не дал надорвалась она на той войне. Жили скромно, работали. В Израиль собрались уже в семидесятых, когда Марфе плохой диагноз поставили. Очень переживали из-за документов, ночей не спали. Но лечиться можно было только там. Вот и уехали.
Всю жизнь боялись.
Поэтому и в инстанции не ходили.
Первые годы в эмиграции тоже были не сахар. Марфу вылечили, но к пережившим Катастрофу отношение было неоднозначным. Как ни странно, героями их там тогда не считали. Да и русских недолюбливали. Тяжёлую жизнь прожили
А после смерти Марфы дни его потускнели. На хлеб с молоком хватало, а больше старику и не надо.
Вдруг старик у кассы перестал копаться в своих жалких монетах, виновато улыбнулся, пробормотал извинения и начал медленно оседать на пол.
Первой бросилась к нему та самая женщина из очереди, подхватила, приподняла его голову. Тут же подбежали остальные: парень-бунтарь уже снимал кожанку, чтобы подложить под голову, его девушка звонила в скорую, а толстяк с портфелем махал шляпой, создавая поток воздуха.
«Вот так, подумала женщина. Маленькая, вредная, но гордая страна. В которую понаехали, но чужого горя здесь не бывает»
Пока возились со стариком, договаривались с врачами, спасали и помогали будто сроднились. Улыбки стали теплее, взгляды добрее.
Анна, как врач, взяла на себя командование. К приезду скорой старику стало лучше таблетки оказались в кармане, а принять он забыл. Анна записала его данные, а на следующий день, по привычке доводить всё до конца, перезвонила.
Дедушка чувствовал себя хорошо, его можно было забрать. Только забирать было некому.
Анна сама отвезла Ивана Петровича домой. Почему этот интеллигентный старик тронул её сердце она и сама не понимала. Но когда вошла в квартиру, ужаснулась. Старый тазик на кухне, в который капала вода с потолка, окончательно выбил её из колеи. Весь день перед глазами стоял одинокий беспомощный старик в разваливающемся жилье.
На следующий вечер Анна твёрдо постучала в дверь. Её не слышали внутри разговаривали и даже смеялись. Женщина вошла и остолбенела. Иван Петрович, довольный и оживлённый, восседал в кресле. А перед ним, прямо на полу, сидели те самые влюблённые из магазина, словно заворожённые. Они не отрывали глаз от старого солдата. Проведать зашли
Анечка, родная, проходите! Иван Петрович попытался уступить ей единственное кресло.
Ремонт начали с малого: покрасить стены, починить кран Но старый дом только этого и ждал. Всё посыпалось, и работа превратилась в снежный ком.
Иван Петрович отнекивался, говорил, что ему ничего не надо Но в душе поднялась какая-то теплота. С одной стороны, ему было неловко, с другой в жизни вдруг появилось столько хорошего.
Бунтари трудились вместе с Аней не покладая рук. Выносили мусор, скребли и драили. Толстяк с портфелем, оказалось, жил по соседству и был отличным штукатуром. Материалы купил за свои. Работал медленно, но на совесть.
А однажды, среди шума и грохота, в коридоре возник Виталий, муж Анны.
Ну что, строители, натворили тут делов?
Не может быть!
