**«Скажите дочери, что меня нет»**
Тишина в приемной была густой. Лишь часы на стене отсчитывали секунды, будто напоминая: время идет, что бы ни случилось. Анна Васильевна аккуратно достала из сумочки паспорт и медицинскую карту, сложила их стопкой и протянула девушке за стойкой. Та взглянула на документы, потом на пожилую женщину. В глазах мелькнуло беспокойство, но она промолчала, взяла бумаги и что-то записала в журнал.
У вас есть родные? осторожно спросила она, не поднимая глаз.
Анна вздохнула устало, будто слышала этот вопрос тысячу раз.
Была дочь. Но скажите ей, что я умерла. Так будет проще удобнее.
Девушка подняла глаза, удивленная. Хотела возразить, но, взглянув на лицо Анны Васильевны, замолчала. В тех глазах не было ни боли, ни злости лишь глубокая усталость. Такая, с которой не спорят. Не лечат. Просто живут.
Когда-то ее жизнь была другой. Запах пирогов, детский смех, бесконечные хлопоты. Муж погиб в аварии, когда их дочке, Кате, было всего четыре. С тех пор она одна вдова, мать, хозяйка и опора. Без помощи, без поддержки. Но с упрямой верой: справится. Ради Кати.
И она справилась. Работала в школе, ночами проверяла тетради, стирала, гладила, пекла по выходным, читала сказки. Катя выросла умной, доброй, любимой. Анна никогда не жаловалась. Лишь иногда, глубокой ночью, когда дом засыпал, она пряталась на кухне и плакала. Не от слабости от одиночества.
Потом Катя вышла замуж, родила сына и уехала в Петербург. Сначала звонила каждый вечер. Потом раз в неделю. Потом раз в месяц. А потом тишина. Не было ссоры, обиды. Лишь: «Мама, ты же понимаешь ипотека, работа, школа у Вовки времени нет. Прости. Мы тебя любим, правда. Но сейчас сложно».
Анна кивала. Она всегда понимала.
Когда подниматься по лестнице стало трудно, купила трость. Когда бессонные ночи участились попросила у врача снотворное. Когда тишина стала невыносимой включила радио. Когда одиночество стало вечным смирилась. Катя иногда присылала деньги. Немного. Хватит на таблетки.
В дом престарелых она пришла сама. Позвонила, узнала условия, собрала вещи. Аккуратно сложила любимый свитер, теплый платок, взяла альбом с фотографиями. Закрыла дверь, не оглядываясь. Перед уходом опустила письмо в почтовый ящик дочери. Без упреков.
«Катюша, если однажды ты придешь, а меня не будет знай, я ушла не от тебя. Я ушла к себе.
Не хочу быть обузой. Не хочу заставлять тебя выбирать между совестью и покоем.
Пусть будет проще. Тебе. Мне.
Я люблю тебя. Мама.»
В пансионате Анна Васильевна не жаловалась. Читала, ухаживала за цветами, иногда пекла печенье, если пускали на кухню. Не ныла, не требовала, ничего не ждала. Но каждым вечером, когда в коридоре гасили свет, она открывала коробочку и доставала фотографию маленькая Катя в красном пальто и белых заколках.
Проводила пальцем по снимку, закрывала глаза и шептала:
Спокойной ночи, ласточка. Пусть у тебя все будет хорошо
Засыпала с надеждой, что где-то там, в другом городе, другой жизни, кто-то еще помнит о ней.
Прошло три года. Катя действительно пришла. Без предупреждения. В руках она сжимала письмо так и не распечатанное тогда, в тот раз. Усталая, растерянная, с глазами, полными вины, она переступила порог и спросила: «Анна Семенова она еще здесь?..»
Медсестра кивнула и провела ее в сад. Там, под яблоней, в кресле-качалке спала седая женщина. В руках фотография. Ветер шевелил ее тонкие волосы, а лицо было таким спокойным.
Катя не сдержалась. Упала перед ней на колени и зарыдала:
Мама Прости Я все поняла. Я так тебя люблю
Анна Васильевна не проснулась. Но во сне улыбнулась. Может, ей снилось: девочка в красном пальто бежит по осенней аллее, крича: «Мама!»
Потому что, даже если никто больше не слышит сердце матери слышит всегда.
