Я не из тех, кто просит жалости. Никогда таким не был. С детства знал: настоящий мужчина несёт свой крест, идёт вперёд и обеспечивает семью. Но жизнь… жизнь не всегда играет по правилам.

Меня зовут Артём Соколов. Я отец четверых детей — трёх сорванцов 11, 9 и 7 лет, и моей маленькой Лады, которой всего 4, но в ней столько огня, что хватит на всех. Моя жена, Ольга, любила говорить, что наш дом похож на ярмарку. Теперь даже шум ветра в листве напоминает мне её голос.

Она умерла три года назад — рак забрал её быстро и безжалостно. Я держал её руку до последнего вздоха. Она улыбнулась и прошептала: «Обещай, что сбережёшь их».

Я дал это обещание. И делал всё, чтобы его сдержать.

Но после её ухода всё рухнуло. Горе поглотило меня целиком. Я пропускал работу, меня уволили. Счета копились, а затем пришли бумаги о выселении. Я продал всё, что было: машину, мебель, даже обручальное кольцо — лишь бы дети не голодали.

В конце концов, у нас остались только старые походные принадлежности да место под мостом на окраине города.

Четыре месяца этот мост был нашим домом.

Мы соорудили палатку из брезента и верёвки. По вечерам я укутывал детей в лоскутные одеяла и притворялся, что всё в порядке. Мы рассказывали сказки, показывали теневых кукол, смотрели на звёзды. Я делал всё, чтобы скрыть от них правду: их отец — банкрот, безработный и напуганный до смерти.

Дни сливались в одно. Я просыпался на рассвете, приводил себя в порядок и искал любую работу. Иногда находил подработку — чистил водостоки, разгружал ящики, помогал старушкам с переездом. В другие дни мы жили за счёт бесплатных столовых и случайной доброты прохожих.

Но доброта встречалась… редко.

Люди смотрели на нас, будто мы невидимки. Или хуже — словно мы заразные.

А потом случилось нечто, чего я никак не ожидал.

Был вторник. Я запомнил, потому что по вторникам местная церковь раздавала талоны на еду. Но в тот день их не хватило. У меня оставалось ровно 187 рублей. Даже на нормальный обед не хватило бы, но, может, хлеба или печенья в магазине у заправки.

Дети ещё спали в палатке, свернувшись калачиками. Я поцеловал каждого в лоб, укутал Ладу потеплее и тихо вышел.

До заправки было недалеко, но ноги болели. В кроссовках зияли дыры, куртка слишком тонкая. Ветер пробирал до костей, будто ледяные иголки.

Очередь была небольшой, но впереди меня стоял пожилой мужчина. Выглядел он хуже, чем я — худой, дрожащий, с потухшим взглядом. В руках он сжимал бутылку молока и батончик.

Кассир пробил сумму.

«185 рублей».

Старик разжал ладонь. На прилавок высыпались монетки. Он пересчитал… и не дотянул.

«Простите», — пробормотал он. — «Думал, хватит».

Кассир закатил глаза. «Вам не хватает».

«Я… я просто хочу есть», — прошептал старик.

Очередь за ним зароптала.

«Почему его ещё не выгнали?» — огрызнулся мужчина в костюме.

Женщина сзади фыркнула: «Такие только и умеют, что клянчить. Безобразие».

У меня сжались кулаки.

Этот старик никому не мешал. Он просто… хотел есть.

Не раздумывая, я шагнул вперёд и положил на прилавок свои последние деньги.

«Я заплачу».

Старик обернулся, растерянный. «Нет… нет, сынок, я не могу…»

«Можете. Всё в порядке», — кивнул я. — «Давайте так».

Он моргнул, и по его морщинистым щекам покатились слёзы. «Спасибо. Храни тебя Господь».

Он ушёл, бережно неся пакет, будто в нём было сокровище. Я так и не купил еды. Ушёл с пустыми руками, но почему-то сердце было полным.

Вернувшись в палатку, я улыбнулся детям — через силу — и мы стали угадывать, на что похожи облака. Вечером мы поделили буханку хлеба из благотворительной столовой. Это было немного, но лучше, чем ничего.

Ночью, когда дети уснули, я сидел снаружи и смотрел на звёзды.

«Господи, я не знаю, что делать дальше», — прошептал я. — «Но я стараюсь. Честно стараюсь».

Утро началось как обычно — холодное, тихое, неясное.

Я стряхивал листья с брезента, когда услышал шум подъезжающей машины.

Развернулся и обомлел.

К мосту подъехали два чёрных внедорожника. Они выглядели здесь чужеродно. Из машин вышли двое в тёмных куртках. Один держал конверт.

«Вы Артём Соколов?» — спросил он.

В животе всё сжалось. «Да… а вы кто?»

Он улыбнулся. «Это вам».

Вручил мне плотный конверт. На нём аккуратным почерком было написано моё имя.

Я вскрыл его дрожащими руками.

Внутри лежало письмо:

«Уважаемый Артём,
Вчера вы отдали последние деньги, чтобы помочь незнакомцу.
Этим человеком был мой отец.
У него деменция, он вышел из дома без кошелька. Большинство прошли мимо — но не вы.
Я владею строительной компанией и несколькими домами в городе.
Узнав о вашем поступке, я разыскал вас.
Если согласитесь, предлагаю вам работу в моей компании и дом для вашей семьи.
Холодильник полон. Дом — ваш. Без условий.
Вы отнеслись к моему отцу, как к родному.
Теперь позвольте мне ответить тем же.
С уважением,
Дмитрий Волков».

Я уставился на письмо. Ноги подкосились, и я сел.

«Это… это шутка».

Мужчина покачал головой. «Всё всерьёз. Дмитрий ждёт вас в доме. Мы можем отвезти вас и детей прямо сейчас».

Я обернулся к палатке. Дети выглядывали, сонные и недоумевающие.

«Собираемся, ребята», — сказал я, голос дрогнул. — «Мы едем домой».

Дорога казалась сном. Дом стоял в тихом районе, с деревянным забором и крыльцом. Дети вбежали внутрь.

«Кровати!» — закричал старший.

«Книжки!» — завопила Лада, прижимая к груди детскую книжку, словно клад.