Измена за тарелкой гречки: Как жена и тёща сгубили мой дом
Меня зовут Артём. Мне тридцать пять, и весь мир, что я с такими трудами возводил, рухнул от чёрствости тех, кого звал родными. Полгода назад судьба ударила меня под дых: лишился работы, а с ней — веры в завтрашний день. Но поступки жены Вари и её матери, Галины Степановны, перечеркнули всё. Пока я из последних сил искал выход, они кормили меня пустой гречкой, готовя для себя изысканные яства. Их измена стала последней соломинкой, и я ушёл, оставив за спиной лишь горечь и пустоту.
Всё началось с увольнения с завода в маленьком городке под Воронежем. Месяцы бесплодных поисков работы подкосили меня. В конце концов устроился к знакомому — стал разнорабочим, колесил по дворам, чинил трубы, собирал шкафы. Зарабатывал гроши, но хоть что-то. Возвращался домой выбившимся из сил, мечтая о горячем ужине и поддержке жены. Вместо этого — та же пресная гречка. День за днём. Я терпел, стиснув зубы, но в один вечер не выдержал: «Валя, неужели кроме гречки ничего нет? Хотя бы щи сварить или котлет?»
Тут в кухню ворвалась Галина Степановна, глаза её полыхали. «Артём, ты совсем сбрендил? Гроши тащишь, а тебе котлет подавай? Радуйся, что вообще гречу даём! Таким, как ты, гулящим, большего не положено!» — орала она. Я онемел, чувствуя, как внутри всё сжимается от стыда. Валя молчала, глаза в пол. Ни слова в мою защиту. В тот миг я понял: в этом доме я чужой.
Валя на восьмом месяце. Скоро родится наш ребёнок, и я из кожи вон лез, чтобы найти достойную работу. Рассылал резюме, ходил на собеседования, но удача была слепа. После увольнения снять квартиру стало не по карману, и мы переехали к тёще. Это стало моей каторгой. Галина Степановна не упускала случая уязвить: «Мужик из тебя никакой, Артём, семью прокормить не можешь!» Я стал уходить затемно и возвращаться за полночь, лишь бы не слышать её едких слов.
Но правда, которую я узнал позже, добила меня. Пока я ел свою гречку, Валя с матерью готовили себе настоящие ужины: жареную утку, картошку с лисичками, винегрет. Они трапезничали за закрытой дверью, а мне оставляли объедки. Это была не экономия — это была измена. Они не просто оскорбляли меня, они дали понять, что я для них пустое место. В тот вечер я молча положил ключи на стол, собрал вещи и вышел.
Я вернулся к матери в соседнюю деревню. Через неделю фортуна улыбнулась — устроился в строительную контору. Ещё через месяц снял маленькую квартирку. Жизнь потихоньку налаживалась, но рана в душе не затягивается. Я не хочу возвращаться к Вале. Она ни разу не вступилась за меня, когда я был в грязи. Её молчание, пока тёща поливала меня помоями, сказало больше всяких слов.
Недавно Галина Степановна позвонила моей матери. Кричала, что я обязан вернуться, что Валя вот-вот родит, что я «семью бросил». Но я не беру трубку, не читаю их письма. Мать, плача, уговаривает: «Артёмка, подумай, ребёнок же будет. Может, хоть Валю заберёшь?» Но не могу. Они показали, что нужен им лишь как кошелёк. Когда я был слаб, они отвернулись, а теперь, когда встал на ноги, требуют назад. Это не семья. Это не любовь.
Не знаю, как быть с ребёнком. Сердце рвётся при мысли, что он родится в том ледяном доме, где я жил последние месяцы. Но простить Валю и Галину Степановну не в моих силах. Их гречка стала символом измены, и я не вернусь туда, где меня не уважают. Неужели я не заслужил семью, которая будет любить меня не за деньги, а просто за то, что я есть?
