— Ну, вот! — Марина хлопает ладонью по столу, и чайные ложки звенят. — Завтра приедет сестра с мужем, послезавтра мама и папа, а в субботу ещё и Лена с ребятами нагрянут! А что им покажем, скажи на милость?
Виктор отроняет взгляд от газет. Привычной кухни, каждый угол которой знает с тех пор, как они здесь обосновались.
— А что не так? — На лице у него недоумение. — Мы вроде и не бедуем. Всё живём по старинке.
— По старинке? — Марина хватает образцовые обои, который перед глазами держала, и крутится по кухне, вороша столешницы. — Ты не видишь краски на батареях? Линолеум изношен до дыр! Холодильник какой-то бесформенный, даже крышка не закрывается нормально! И диван наш? Он в те же потёртые углы сELSается, как будто он из своих годов не выходит.
Виктор опускает газету. Он не видел её такой взвинченной лет десять. Раньше Марина всегда говорила, что не деньги делают дом, а любовь. Теперь она вроде нашла в нём кучу недостатков.
— Мариночка, — он старается мягко, — люди к нам едут, а не на выставку мебели. Дом наш — это мы. Всё живёт.
— Ты ничего не понимаешь! — Граффити на стенах в её глазах — не просто обои, а вопрос реализма. — Светка вышла замуж за начальника их отдела. У них всё: ремонт, машина, дача. А у нас? Двухэтажная жизнь, а мы как в складе — всё складываем, всё старое.
Виктор молчит, он чувствует, как внутри что-то сжимается. Дачу они мечтали о многом, но, кажется, всё это летит из-за чувства того, что *кто-то* живёт лучше.
— Хорошо, — негромко говорит он. — Что можем изменить?
Марина садится, её глаза загораются.
— Обои — то, что нужно! В дорогом стиле. Надо чтобы глаз радовали. А линолеум заменить. И холодильник. Вон, старый какой…
Виктор кивает. Его сердце сжимается: дача, которую они так долго копили, вроде бы становится абстрактной мечтой.
На следующий день они мчатся по магазинам. Марина отбирает обои, с золотым рисунком. Виктор едва сдерживается, когда касса показывает три раза больше, чем он видел в других.
— Может, попроще? — с надеждой спрашивает он, останавливая её.
— Ни-ни! Хочу, чтобы всё было как у *них*. Чтобы не стыдно было.
Покупкирутся. Дом становится домом, который просто нужно уметь любить. Пурга на кухне, банки с клеем, варились духовой шкаф. Марина ноет:
— Вить, давай ещё и диван обновим? Этот застарелый…
— Мариш, больше денег нет.
— Ну, тогда хотя бы диван чехлом закрепи. На дешёвке.
— Хорошо, — говорит Виктор.
Ремонт растягивается. Марина ежедневно находит, что-то новое — шторы, скатерть, посуду. Каждая покупка — это маленький вклад в её уверенность.
Приезжают гости. Марина встречает их в платье, которое взяла из шкафа, но теперь он кажется бедным. Виктор видит, как Светлана с мужем Анатолий смотрят по сторонам, и Марина сразу замирает.
— А вы на море не ездили? — спрашивает Анатолий.
— Не получилось, ремонтировали.
— Ну, вложились! Хотя можно было бы и получше, — он взглядом измеряет роскошь квартиры.
Марина садится на кухню, покраснев. Виктор усаживает её, прижимает к себе:
— Мариш, зачем нам мнение *них*? Мы живём по-своему.
Она тихо плачет, но, кажется, внутри её рвётся к другому миру — мечтам, до которых ещё не дошёл день.
Ночь наступает, а квартира кажется другой. Стены тянут к себе, но Виктор чувствует, как расстояние между ним и Мариной растёт.
В субботу приходит Лена с детьми. Ребята бегают, руки всё ещё пыльные, и Марина, вместо улыбки, скачет к ним с полотенцем:
— Руки помойте, а то испачкаете нашу новую скатерть!
— Мариш, не злись, — Лена улыбается. — Скатерть-то не золотая.
— Дорогая! — Марина, как будто ей не помыли стёкла.
Вечером дом опустевает. Марина пытается собрать всё быстро, но слова Виктора ломаются:
— Мариш, помнишь, как раньше мы принимали гостей? Всё радость была.
— Это было давно, — она говорит шепотом. — Теперь уже не мы те. Нужно быть кем-то другим.
Он берёт её за руки:
— Но ты — моя жена. Ничего не надо менять. Надо просто вспомнить, как мы раньше были.
Марина слушает, она не отводит взгляда. В душе звенят голоса её сестры, матери, соседей. Но Виктор перед глазами — как он был, как он остался.
— Давай поедем в парк? — Виктор предложить.
— Нет, лучше останемся дома, — она почти улыбается. — Скажи мне о яблонях.
— Тот, который будет на нашей даче. Когда мы всё построим, — он берёт её руку, и на лице у Марину вспыхивает огонёк.
Они остаются дома. За окном светит луна, а Марине кажется, что счастье — это не холодильник с дисплеем, не скатерти, а те руки, которые знают, как тебя обнять.
