**Носовой платок: история любви, что сильнее времени**
В маленьком доме в тихом городке Вышний Волочёк ночь стояла глухая, и только храп Геннадия разрывал тишину.
— Опять Гена храпит! — с досадой подумала Галина. Сбросила тяжёлую руку мужа с плеча и отвернулась.
На часах — третий час.
— Не засну теперь до утра, — злилась про себя Галина. — Завтра на смену, а я буду клевать носом. Не двадцать же лет, чтобы ночь напролёт гулять, а утром сиять, как маков цвет. Да и не те ночи, когда мы с Геной шептались до рассвета, а я потом лежала без сна, перебирая каждое его слово. Помню только обрывки, его улыбку, да как глупо смеялась в подушку. Его лицо — родное, близкое — мелькало перед глазами, как в старом кино. Глаза — голубые, честные, без фальши…
А Гена, не просыпаясь, громко всхрапнул и снова засопел.
— Что с ним делать? — сжала зубы Галина. — Может, спать в разных комнатах?
От бессонницы она начала копаться в старых обидах, придумывая новые. Казалось, их накопилось столько, что хватит загрузить КамАЗ с прицепом. Что её гнало? Досада? Обида? Боль? Кто разберёт?
— Дети выросли, разлетелись. Остались мы вдвоём. Вроде всё есть, а чего-то не хватает. Чего? — мысли сверлили голову, словно тупое сверло, и выгнать их было нечем.
В темноте Галина разглядывала спящего мужа. Он мирно посапывал, не подозревая, что стал подсудимым на её ночном суде. Она искала в нём недостатки, умножая их в уме, забыв, что на ноль делить нельзя. В чужом глазу и пылинку разглядишь, не так ли?
— Совсем поседел, — подметила она. — И брюхо выросло. Морщины, как трещины на старом глобусе, покрыли лоб, выдавая возраст, пережитые болезни, потери. А ведь красавец был!
— Не встречает с работы, как прежде, — продолжала она. — Не слышит, как я прихожу, не бежит в прихожую, не целует. А чай пьёт — так хлюпает, будто кашу ест! Грязные рубашки прячет, думает, я не найду. А я стираю их ночью, утром кладу чистые, а он ворчит: «Отдай мои, я к ним привык!»
— Обижал, конечно, — накручивала себя Галина. — Не раз. Были кризисы, ссоры, примирения. А уж от его родни натерпелась! Они до сих пор считают, что я ему не пара. На свадьбе его обнимали, поздравляли, а я стояла, как мебель. Считали мои платья, называли мотовкой. А я всегда работала, одевалась скромно. Подруга Наташка шила мне по журналам. А Гена не заступался, только говорил: «Не обращай внимания, Галь. Это зависть».
— Самое страшное было, — сжала кулаки Галина, — когда наша Оля заболела. Я с ней все больницы обошла, пока диагноз не поставили. Ездили в Москву на обследование, ночей не спала, боялась худшего. А Гена молчал. Уходил в другую комнату, не обнимал, не говорил: «Всё будет хорошо». Мне так этого не хватало! Конечно, все переживают по-разному. Но тогда я чувствовала, что мы чужие. Потом, когда всё прошло, мы плакали вместе…
— А как он за мной ухаживал! — вдруг вспомнила Галина. — Как познакомились! Шла по улице, ревела в три ручья. Домой не хотела. Дождь лил, зонта не было. Платье намокло, мешало идти. А горе-то какое!
Училась в институте. Лето, сессия. Однокурсницы решили скинуться на цветы преподавателям. Тысяча рублей с человека. У меня таких денег не было. Мама отказала: «Не подхалимничай, учи билеты». А я и так зубрила. Стипендию отдавала маме, а она давала мне сто рублей на три дня. И ни копейки больше. Проездной был, дома кормили — зачем мне деньги? Так думали родители.
— Иду, плачу, злюсь. Где взять? Завтра сдавать старосте, а у меня двести рублей и мелочь в кармане. Мелочь — это я в столовой не ела, хоть живот сводило. Бабушка дала двести — больше не могла. Занять не у кого.
И вдруг над головой раскрылся зонт — чёрный, с деревянной ручкой.
— Девушка, что вы одна по темноте в такой дождь? — мужской голос.
— Какое ваше дело?! — огрызнулась я.
— Хотел предложить платок. Чистый. Дайте вытру слёзы, — мягко сказал он.
Достал из кармана платок — белый, в красную клетку. От него пахло одеколоном. Этот платок до сих пор лежит у нас в шкафу. Я его выстирала, храню как память.
— Как он понял, что я плачу? — думала Галина. — Дождь же!
— Сердцем почувствовал, — объяснил позже Гена. — Как я мог оставить такую девушку одну?
— Как вас зовут? — спросил он тогда.
— Галина, — буркнула я.
— А я Геннадий. Здесь кафе рядом. Угощу вас чаем, расскажете, что случилось. Не бойтесь, я джентльмен, — улыбнулся он.
Галина еле сдержала улыбку, вспоминая.
В кафе я выложила всё. Гена слушал, потом проводил до дома и достал тысячу рублей.
— Возьмите. Не позволю, чтобы умная девушка плакала из-за денег, — сказал он.
Через неделю бабушка дала мне тысячу. Я побежала отдавать. Гена не взял, даже обиделся.
— Мужчина должен быть нужным, — сказал он. — Если не против, я готов решать ваши проблемы.
Больше мы об этом не говорили.
За окном светало. Галина лежала без сна, перебирая их жизнь. Было всё — радость, горе, потери. Но Гена никогда не бросал её одну. Без лишних слов нёс её заботы.
Хоронили родных — плакали вместе. Дети выросли, разъехались. А они остались вдвоём.
— Чего я ною? — вдруг подумала Галина. — Сама-то вся в морщинах, вес лишний, суставы скрипят. Хватит! Храпит — так попроси перевернуться!
Гена перевернулся во сне, обнял её, как сокровище, притянул к себе и поцеловал в макушку. На душе стало легко.
Как важно, чтобы тебя любили, называли «моя девочка», утешали, как ребёнка.
Утром Галина вышла на кухГена подмигнул ей, протягивая чашку горячего чая, и в этот момент она поняла, что счастье — это не громкие признания, а тихие утра, когда рядом тот, кто всегда подаст платок, чтобы вытереть слёзы.
