В чужих буднях
Сначала никто и не понял, что её нет. Ни начальница, у которой она числилась «для галочки», ни соседка Марья Ивановна, с которой раньше вешали бельё во дворе, ни тётя Катя из булочной, которая вечно сдачу мелочью подбрасывала — назло. Жизнь шла как ни в чём не бывало, будто её и не существовало никогда.
Лидия Семёновна просто перестала выходить. Не из-за болезни. А потому что дошло — всё, что она делает, никому не надо. Утро, чай, поликлиника, очередь, стандартные фразы про дождь, старые сериалы, которые уже никто не смотрит. И самое страшное — никому не интересно, почему вдруг это прекратилось. Никто не спросил. Вслух или про себя.
Первые дни она просто лежала. Не болела, не мучилась — лежала. Без телевизора, без книг, без слов. Смотрела в потолок, где паутина от угла к люстре тянулась, как график её жизни. Думала: если пропаду навсегда, что изменится? Счётчик за свет крутиться не перестанет, сырость поползёт по стене, кошка Мурка доест хлебные корки, а потом сядет у двери, не зная, что делать дальше. Никто не хватится. Даже за стеной всё так же будут ругаться соседи.
А потом пришла почтальонка. Молодая, худая, с ногтями под зелёнку и серёжками-сосульками. Позвонила раз, другой. Потом постучала — резко, будто стучала не в дверь, а в глухую стену. Буркнула себе под нос: «Странно, не выходит. Всегда газеты берёт». И ушла. Но на следующий день вернулась. И ещё. Упрямо, будто не давала миру окончательно захлопнуться.
На четвёртый раз Лидия не выдержала.
— Чего не открываете? — спросила девчонка с лёгким раздражением, но без злости. Голос звонкий, слишком громкий для тихого подъезда, но почему-то не чужой.
— Я… — Лидия запнулась. Губы дрогнули. — Приболела немного.
— Надолго? Я уж забеспокоилась. У нас в доме больше никто газеты не берёт, только вы. А я вот подумала: если б я исчезла, кто б заметил? Наверное, никто. И вдруг осенило — а если не я одна такая? Вот и решила проверить, как вы. Вы ведь всегда говорили — без газеты и утро не утро.
Лидия стояла, держась за косяк, будто за спасательный круг. Пальцы побелели. Она кивнула осторожно, словно боялась, что любое движение разрушит хрупкое равновесие.
— Всё нормально. Спасибо, что зашли, — прошептала она.
Девушка ушла. Её быстрые шаги растворились в подъездной тишине. А Лидия осталась. Не просто в квартире. Впервые за долгое время — не одна. Нет, не с кем-то. А в чьих-то мыслях. Кто-то о ней подумал. Кто-то спросил. И этого хватило, чтобы воздух в комнате стал другим — тёплым, будто приоткрыли форточку в апреле.
Назавтра она вышла. Осторожно, будто заново училась ходить по улицам. Купила хлеб — свежий, с румяной корочкой. Хозяйственное мыло. И даже, не удержавшись, конфету «Мишка на Севере» — как в детстве. Солнце потихоньку пробивалось сквозь тучи, и в витрине аптеки она мельком увидела своё отражение — и не узнала.
Женщина в очереди сзади вдруг сказала: «Вы сегодня хорошо выглядите». Просто так. И это была правда. Потому что в глазах снова появилось что-то живое.
Лидия вернулась домой. Заварила чай. Показалось, что вкус у него теперь другой. Достала старые тетради. Пахли пылью и временем. Открыла. Написала: «Я здесь». Медленно, чётко, синей ручкой.
Больше — ничего. Но этого хватило.
Иногда, чтобы вернуться, не нужно ни громких событий, ни катастроф, ни новых начинаний. Достаточно, чтобы кто-то однажды заметил, что тишина затянулась подозрительно долго. И постучал в неё.
