Сестра кинула его без гроша на улице, но он научился быть счастливым
Бывают встречи, после которых мозги встают с ног на голову. Заставляют остановиться, вглядеться, переосмыслить всё. Я человек ранимый — чужая боль для меня как заноза под ногтем, и эта история до сих пор сидит во мне, как непереваренный пельмень. Уже неделю не могу уснуть — мысли крутятся вокруг одного парня, которого повстречала возле Ярославского вокзала в Москве.
Шла к подружке на чаёк — обычный день, обычная московская давка. Люди неслись, как угорелые, машины сигналили, ветер свистел в ушах. Вдруг заметила маленькую фигурку. Сперва подумала — ребёнок. Присмотрелась — оказалось, взрослый паренёк, только щупленький и с необычной походкой, будто танцующий на льду без коньков.
В руках он держал щенка — лохматого, с мокрым носом и глазами, полными доверия к этому странному миру. Подмышкой зажал свёрток старых газет, которые так и норовили выскользнуть. Двигался он неуверенно, пальцы скрючены, лицо слегка перекошено. Было ясно: у него особые потребности. Но в его взгляде светилось что-то настолько доброе, что я не смогла пройти мимо.
Пока я умилялась щенком, парень уронил газеты. Кинулась помогать. Укладывая их в пакет из своей сумки, осторожно спросила:
— Куда несёшь?
Он ответил тихо:
— В приёмку. Чтобы пёсика прокормить.
Эти слова ударили больнее, чем рассерженная тёща сковородой.
Пока подбирали газеты, он рассказал, что раньше жил с матерью. После её смерти сестра продала их квартиру, прикарманила деньги и смылась в Европу. Бросила брата. Без документов, без помощи, без копейки за душой. Без шансов.
Говорил он об этом без злости. Как о чём-то само собой разумеющемся. Сейчас живёт в интернате для особенных людей, питается кое-как, собирает макулатуру и бутылки, чтобы купить корм своему щенку. Его зовут Ваня. А собака… у неё не было клички.
Прошло время. И вот как-то морозным вечером я снова увидела Ваню. Он шёл по улице, держа на самодельном поводке уже подросшего пса. Тот узнал меня и рванул в мою сторону, виляя хвостом, будто пропеллером. Достала из сумки бутерброд — пёс набросился на еду с таким аппетитом, что у меня сердце ёкнуло.
— Он у меня всё жрёт, — с гордостью сказал Ваня. — Но больше всего любит, когда я кашу ему варю. Только мяса редко достаётся.
Разговорились. Он рассказал, как привязался к собаке. Что она — его единственный друг, смысл жизни, утешение и защита от пустоты. Спит с ним под одним одеялом, делится последним куском.
С какой-то детской надеждой в голосе Ваня сказал:
— А недавно видели на улице похожую собаку. Может, это его мамка? Интересно, узнали бы друг друга?..
У меня в горле застрял ком. Еле сдержалась, чтобы не разреветься посреди шумной Москвы.
А потом он неожиданно спросил:
— Может, вы имя ему придумаете? Я не додумался. Всё зову просто «псина».
Я кивнула:
— Пусть будет Счастье. Потому что вы для него — и есть счастье.
Он обнял пса, посмотрел на меня широко раскрытыми глазами и прошептал:
— Спасибо… Теперь он моё Счастье.
Шла домой с комом в горле. В голове стучало: «Господи, ну почему мир так несправедлив?» У одних — квартиры в центре, яхты и бриллианты в холодильнике. А у других — облезлая комната в интернате и щенок, с которым делят последнюю картошку. И при этом улыбаются, будто им повезло больше всех.
Хочу помочь Ване, но я не олигарх. Не могу подарить ему новую жизнь. Но теперь, когда вижу его, всегда приношу что-то: то сухпаёк, то тёплые носки, то просто доброе слово. И знаете, что удивительно? Он всегда улыбается. Благодарит за каждый пустяк, будто ему вручили чемодан денег.
Такие люди — как живой пинок под зад. Напоминание, что счастье не в миллионах и не в пентхаусе, а в тёплом взгляде, в преданном друге, в том, чтобы кто-то тебя ждал.
Иногда хочется орать: «Эй, народ! Оглянитесь! Сколько боли вокруг!» Но знаю — не услышат.
Значит, буду делать то, что в моих силах. Потому что если хотя бы одно Счастье и один Ваня будут сыты и не одиноки — значит, моя жизнь имеет смысл.
