Моя мать, будто прокурор на судилище, требует, чтобы я отдала младшей сестре квартиру, доставшуюся мне от отца. Светлана, моя сестра, ютятся с мужем, тремя детьми, матерью и отчимом в крохотной двушке в Чебоксарах. Их жилище — словно муравейник, где каждый сантиметр вопит о тесноте. И вот мать решила, что я, одинокая, обязана отдать свою просторную трёшку, чтобы облегчить их участь. Но я не собираюсь жертвовать своим покоем ради тех, кто всю жизнь считал меня чужой.
Когда мне было пять, мать разбила нашу семью, уйдя к другому мужчине. Отец, раздавленный её предательством, умолял её остаться, но она лишь орала, что чувства умерли. Его боль разрывала мне душу. Вскоре он уехал в Нижний Новгород, не в силах смотреть, как рушится его жизнь. Я осталась с матерью и отчимом, но дом превратился в камеру. Единственным спасением были редкие поездки к отцу, где я чувствовала себя любимой, а не прислугой.
Отчим, холодный как январь, с первого дня смотрел на меня как на лишний рот. С рождением Светланы я окончательно стала тенью. Мне, ребёнку, вменили в обязанность нянчить сестру: пелёнки, кашки, бесконечные капризы. Выходные и каникулы, когда другие дети гуляли, я тратила на уборку и присмотр за Светой. Если я осмеливалась взбрыкнуть, меня наказывали. Так во мне поселилась обида на сестру, которую все носили на руках, пока я была козлом отпущения.
Мать впихивала Свету мне везде — на прогулки, к подругам, даже на редкие встречи с отцом. Если я сопротивлялась, меня лишали всего. Это была не жизнь, а каторга. Я мечтала сбежать. В 15 лет я хотела переехать к отцу, но он уехал в длительную командировку. Без него я чувствовала себя брошенной. Вернувшись, он заметил, как мать изводит меня, и даже грозился подать в суд. Но это её не остановило — для неё я была лишь помехой.
К матери, отчиму и сестре я не испытывала ничего, кроме пустоты. Они были чужими, а я — незваным гостем в их мире. Окончив школу, я сбежала к отцу. Впервые я вздохнула полной грудью. Поступила в институт, нашла работу, начала жить своей жизнью. Отец, продав бабушкину хрущёвку, купил просторную трешку. Он не оформлял её на меня, боясь, что мать и её семья начнут делить имущество. Меня это не волновало — я знала, отец верил мне.
Год спустя отца не стало. Инфаркт оборвал его жизнь, а с ней — и мою душу. С матерью мы тогда уже не общались. Её мир крутился вокруг Светланы, которая в 17 лет забеременела, выскочила замуж и родила первенца. Мать и отчим души в ней не чаяли, а обо мне забыли. Я не удивилась — привыкла быть невидимкой. У меня была своя квартира, стабильная работа, планы на будущее. Замужество? Не спешу, хоть в моей жизни и появился тот, кого я люблю.
Прошло пять лет. У Светы теперь трое детей, и их семья, как сельди в бочке, ютятся в двушке вместе с матерью и отчимом. Недавно мать начала названивать мне, обвиняя в чёрствости и равнодушии к родным. Её новый ультиматум звучал как приговор:
— У Светы трое детей, им негде жить! А ты одна в трешке разъезжаешь!
— И что? — отвечаю я, чувствуя, как в груди закипает злость.
— У тебя совести нет! Отдай квартиру сестре! Ей нужнее! Мы же семья!
— Моя семья — это отец, который меня любил. А вы всегда считали меня пустым местом. Я не обязана решать ваши проблемы.
— Бессердечная! — кричит она. — Мы же родня!
— Родня? Да вы мне никто.
Мать бросает трубку, но не сдаётся. Она заваливает меня фото племянников, пытаясь разжалобить. Но моё сердце молчит. Я не готова жертвовать своим домом ради тех, кто всю жизнь вытирал об меня ноги. У них свои сложности — пусть сами разбираются. Я никому ничего не должна.
