**Тяжесть семейного разрыва**
Полгода прошло с тех пор, как мы с братом решили отвезти отца в пансионат в Ярославле. С тех пор вся родня от нас отвернулась.
Нас клеймили чёрствыми эгоистами, будто мы вышвырнули отца, как надоевшую вещь. Но мы знали: там ему лучше. Там он под присмотром, в тепле и заботе. Однако этот выбор разорвал нашу семью на части.
Я, Ольга, и мой брат Дмитрий давно живём своими семьями. У него жена и двое детей, у меня муж и дочь. Мы всегда помогали родителям — приезжали, дети гостили у них на даче под Ярославлем. Но годы берут своё, и родители старели.
Разница между отцом и матерью была огромной — почти двадцать лет. Отцу, Сергею Ивановичу, сейчас восемьдесят три. Пока мама была жива, он держался бодро — никто бы не дал ему его лет. Но три года назад мама умерла, и он сломался.
Он стал другим. Забывал лекарства, перестал следить за собой. Тосковал, злился, мог крикнуть: «Убирайтесь!» — и захлопнуть дверь перед носом. Однажды мы чуть не выломали её — два дня он не отвечал, соседи его не видели.
Мы с Димой всегда ладили и делили заботу пополам. Наши супруги тоже помогали. Надеялись, что отец оправится, заинтересуется внуками, огородом, но становилось только хуже.
Полгода назад он начал говорить странное. Будто мама вышла в магазин или сидит на кухне. Путал годы, называл нас маленькими. Врачи поставили диагноз — возрастные изменения. Таблетки могли лишь немного замедлить болезнь.
Мы решили, что отец переедет ко мне. Димя обещал помогать деньгами. Но отец отказался наотрез. Однажды так разозлился, что у него чуть не случился приступ. Врачи велели не тревожить его, и мы отступили.
Потом стало ещё хуже. После инсульта он едва двигал рукой, хромал. А самое страшное — начал уходить из дома и теряться. Соседи находили его во дворах — растерянного, не понимающего, где он.
Ухаживать за стариком в здравом уме — одно. Но жить в страхе, что он уйдёт и не вернётся, — другое. Мы с братом стали искать пансионат с круглосуточным уходом.
Выбирали мучительно. Объехали десятки мест, читали отзывы, говорили с персоналом. В конце концов нашли хороший вариант — уютный дом под Ярославлем, с врачами, прогулками в саду, шахматным клубом. Дорого, но ради отца — всё.
Первое время навещали каждый день. И, к нашей радости, отец ожил. Перестал путаться, стал общаться, завёл друзей, с которыми играл в шахматы и смотрел советские фильмы. Говорил, что ему там хорошо.
Мы успокоились. Отец под присмотром, пьёт лекарства, не рискует заблудиться. Сделали всё для его безопасности. Но родня этого не поняла.
На нас обрушились с упрёками. Будто мы бросили отца в жуткий приют, где его морят голодом. Особенно злилась тётя Галина, его сестра. Её слова резали, как нож: «Предали отца! Выбросили, как старую мебель!» Её злость заразила остальных, и скоро мы стали для них чужими.
Мы пытались объяснить: показывали фото пансионата, рассказывали, как там хорошо, передавали его слова. Но их не слушали. Тётя кричала, что мы бессердечные, что отец страдает.
В какой-то момент мы махнули рукой. Пусть думают, что хотят. Мы с Димой знаем правду: отец в порядке, улыбается, играет в шахматы — а не бредёт один по холодным улицам. Его покой — это главное.
Но каждый раз, когда я его вижу, сердце ноет. Мы спасли отца, но потеряли семью. И эта боль, кажется, останется со мной навсегда.
**Вывод:** Иногда правильный выбор — самый тяжёлый. И даже те, кто должен понять, первыми осудят. Но если совесть чиста — держись своего решения, что бы ни говорили.
